Хаксли очнулся, протер глаза и заметил: “Я имею весьма экстраординарное чувство, что я был в очень глубоком трансе, но это были максимально отвлеченные переживания. Я помню, что вы предлагали мне войти глубже в транс, и я почувствовал себя очень податливым, и, несмотря на то, что, по моим ощущениям, прошло много времени, я, правда, верю, что состояние глубокой рефлексии было бы более плодотворным”. Пока он конкретно не спросил, сколько прошло времени, протекал бессвязный разговор, в котором Хаксли сравнивал отдельные, но смутные оценки внешних реальностей в легком трансе со значительно уменьшенным 95

осознанием их в среднем трансе, которое сопровождается специфическим чувством меньшего комфорта, так что эти внешние реальности могут стать полной действительностью в любой предложенный момент.
Затем его спросили о реальностях глубокого транса, от которого он только что пробудился. Он задумчиво ответил, что он может вспомнить смутное чувство, что он находится в глубоком трансе, но никаких воспоминаний, которые были бы связаны с ним, не приходит в голову. После некоторой дискуссии относительно гипнотической амнезии и того, что он мог бы проявить такой феномен, он с удовольствием засмеялся и сказал, что такую тему было бы весьма занимательно обсудить. После еще некоторого дальнейшего бессвязного разговора его спросили между прочим, без повода: “В каком коридоре вы поместили бы это кресло?” (указывая на кресло, находящееся рядом). Его ответ был примечателен: “Да, Милтон, это просто экстраординарный вопрос. Просто пугающе так! Он почти лишен смысла, но это слово “коридор” несет в себе какое-то странное чувство сильного тревожного раздражения. Просто экстраординарно прелестно”. Он погрузился в озабоченные размышления на несколько минут и затем заключил, что, если здесь и был какой-то отличительный признак, то это была, несомненно, какая-то текущая эзотерическая ассоциация. После дальнейшего ненаправляемого разговора я заметил: “Что касается края обрыва, на котором я сидел, то мне интересно, насколько глубоким был обрыв”. На это Хаксли ответил: “Да, Милтон, вы можете быть пугающе загадочным. Эти слова “коридор”, “край”, “обрыв” производят на меня сверхъестественный эффект. Это слишком не поддается описанию. Дайте мне посмотреть, могу ли я связать с ними какой-то смысл”.
В течение пятнадцати минут Хаксли тщетно пытался выделить какие-то значащие ассоциации с этими словами, снова и снова говоря, что мое очевидно целенаправленное, но загадочное использование их создавало полную уверенность, что здесь было смысловое значение, которое должно было быть очевидным ему. В конце концов он завершил: “Я понял. Невероятно, что это раньше не пришло мне в голову. Я совершенно точно знаю, что вы общались со мной в трансе, и, несомненно, эти слова имели какое-то отношение к глубокому трансу, который казался мне таким пустым. Хотелось бы, чтобы я мог вспомнить мои ассоциации.” После примерно двадцати минут молчаливых, очевидно интенсивных размышлений с его стороны, Хаксли заметил: “Если эти слова действительно имеют смысл, я могу искренне сказать, что у меня была очень глубокая гипнотическая амнезия. Я пытался достичь глубокой рефлексии, но я обнаружил, что мои мысли центрировались вокруг моих переживаний. Было по-настоящему трудно отвлечь себя от этих мыслей. У меня было чувство, что я использовал их для того, чтобы зафиксировать мою амнезию. Перейдем на следующие полчаса к другим предметам, чтобы посмотреть, не будет ли какого-нибудь спонтанного вызова ассоциаций с 96

“коридором”, “краем” и “обрывом”?”
Были обсуждены различные темы. пока Хаксли, наконец, не сказал: “Это сверхъестественное ощущение значащего раздражения, которое эти слова. оказывается, несут для меня, но я полностью, можно сказать, пугающе беспомощен. Я предполагаю, что я должен буду зависеть от вас из-за чего-то, что бы это ни было. Это сверхъестественно, просто сверхъестественно”.
Этот комментарий я без колебаний пропустил мимо ушей, но в течение последовавшего разговора Хаксли, как наблюдалось, имел весьма задумчивое и озабоченное выражение лица, несмотря на то, что он не делал никаких попыток принудить меня к содействию. Через некоторое время я прокомментировал со слабым ударением: “Ладно, возможно, сейчас это станет доступно”. Из своего ленивого и комфортного положения в кресле Хаксли выпрямился самым внезапным и изумленным образом и затем выпалил поток слов, слишком быстро, чтобы записать их, кроме как в форме случайных заметок.
По существу смысл был таков, что слово “доступный” имело эффект сдергивания занавеса амнезии, обнажая совершенно ошеломительные субъективные переживания, которые чудесным образом были “развязаны” словами “оставьте за собой”, вспомнилось целиком с помощью фразы-намека “станут доступными”.
Здесь Эриксон демонстрирует свою изощренную способность входить и действовать в модели мира, представляемой ему клиентом. Принимая без подтверждения комментарий Хаксли о том, что его опыт в глубоком трансе был “очень отвлеченным, пустым”, Эриксон создает для Хаксли переживание, которое позволяет Хаксли прийти к пониманию возможностей феноменов глубокого транса.