Теоретики постструктурализма и постмодернизма обратили внимание на тот факт, что при изображении человече- ской психологии писатели проникали во внутреннюю жизнь литературного персонажа при помощи условного приема, нося- щего название "свободной косвенной речи" (в отечественном литературоведении более распространен термин "несобственно- прямая речь"). В то же время в реальной жизни, пишет Брук- Роуз, мы не имеем доступа к тому, что происходит в сознании и психологии людей. Этот прием, который успешно применяла еще

Джейн Остин, -- использование деиксов настоящего времени ("эгоцентрические обстоятельства" Рассела или "шифтеры" Якобсона -- грамматические показатели ситуации высказыва- ния) в общей структуре предложений в прошедшем времени, -- достиг своего совершенства у Флобера и стал рассматриваться как основной признак его индивидуального стиля. "Но в течение XX столетия он подвергся столь слепому подражанию, -- пи- шет Брук-Роуз, -- что стал казаться совершенно бессмыслен- ным. Придуманный, чтобы воспроизводить слова, мысли и бес- сознательные мотивы персонажа, он пропитал собой всю пове- ствовательную информацию, передаваемую через посредничество персонажа во имя уничтожения автора" (там же, с. 189).

Второй причиной "краха персонажа" как психологически детерминированного характера Брук-Роуз считает "буржуазное происхождение романа", ссылаясь здесь на авторитет Йана Уотта и его работы "Возникновение романа" (1957) (376). Исследовательница исходит из предпосылки, что если общество, ради изучения и описания которого и был создан роман, утрати- ло свои экономические основы, свою стабильность и веру в себя, то в результате и то видение мира, что лежало в основе традиционного романа, утратило свою целостность, оказалось фрагментированным и лишенным какого-либо связующего прин- ципа.

Крах мимесиса

Главная проблема, с точки зрения Брук-Роуз, состоит в том, что рухнула старая "миметическая вера в референциальный язык" (111, с. 190), т. е. в язык, способный правдиво и достоверно переда- вать и воспроизводить действительность, говорить "истину" о ней. И хотя романисты по-прежнему изображают общество, "его уже нет в том смысле, что нет твердой уверенности в его существовании. Серьезные писатели потеряли свой материал. Или, вернее, этот материал переместился в какую-то другую сферу: обратно туда, куда романист обращался изначально как к сво- ему источнику: в документалистику, журналистику, хронику, эпистолярное свидетельство, -- но уже в их современных жанрах, в формах, свойственных масс-медиа и гуманитарным нау- кам, которые предположительно "делают это лучше". Нехудо- жественная литература вернула себе обратно всю социологию, психологию и философию -- моральную и эпистемологическую, -- в то время как поэзия, миф и сновидение мигрировали в поп- и рок-культуру с их сверкающей лазерной светотехникой и сюрреалистическими видеоклипами" (там же).

Третью причину "растворения характера" в "современном" , т. е. постмодернистском романе Брук-Роуз видит в вытеснении психологического реализма "вторичной оральностью" (выра- жение Уолтера Онга) (331) в результате воздействия "элект- ронных средств" массовой информации, предпочитающих "плос- кие" характеры комиксов, видеоклипов или "новых героев" ком- пьютерных игр, которые гораздо привлекательнее для молодых потребителей искусства, чем "круглые", "сложные" характеры классических романов. Читатель "нового поколения", по ее мне- нию, все больше предпочитает художественной литературе до- кументалистику или "чистую фантазию".

С этой причиной тесно связана и следующая -- естествен- ный человеческий интерес к вымыслу и всему фантастическому все больше стал удовлетворяться популярными жанрами, таки- ми, как научная фантастика, триллеры, детективная литература, комиксы. Брук-Роуз убеждена, что по крайней мере в одном постмодернистский роман и научная фантастика поразительно схожи: в обоих жанрах персонажи являются скорее олицетворе- нием идеи, нежели воплощением индивидуальности, неповтори- мой личности человека, обладающего "каким-либо гражданским статусом и сложной социальной и психологической историей" (111, с. 192).

Пятая, последняя, по классификации Брук-Роуз, причина заключается в широко распространенном среди западных куль- турологов и теоретиков литературы убеждении, что ужасы миро- вой истории середины XX в., прежде всего зверства фашист- ских концлагерей, не могут быть переданы средствами реалисти- чески-достоверного изображения действительности, а следова- тельно, в этих условиях невозможен и "миметически реализо- ванный характер" (там же, с. 193).

Общий итог весьма пессимистичен: "Вне всякого сомнения, мы находимся в переходном состоянии, подобно безработным, ожидающим появления заново переструктурированного техно- логического общества, где им найдется место. Реалистические романы продолжают создаваться, но все меньше и меньше лю- дей их покупают или верят в них, предпочитая бестселлеры с их четко выверенной приправой чувствительности и насилия, сен- тиментальности и секса, обыденного и фантастического.