Воплощение... Она извлекает это играючи – из воздуха, из солнечного света, из каких-то трещин во времени – и выражает самые сокровенные чувства и природу человека... Вы понимаете, о чем я?

– В общем, да, – сказал я.

– Смотрю на ее работы – иногда аж страшно становится. Будто вся моя жизнь под угрозой. Настолько это распираетменя... Вы знаете такое слово – dissilient[58.Лопающийся (о плоде) (англ.)]?

– Не знаю, – сказал я.

– Как бы это сказать по-японски... Ну, когда что-нибудь – раз! – и лопается изнутри... Вот такое чувство. Будто весь мир взрывается неожиданно. Время, солнечный свет – все у нее вдруг становится dissilient. В одно мгновение. Ее руку сам Бог направляет. Это совсем не так, как у меня или у вас... Извините меня, конечно. О вас я пока ничего не знаю...

Я покачал головой.

– Все в порядке... Я хорошо понимаю, о чем вы.

– Гениальность – страшно редкая вещь. Настоящую гениальность где попало не встретишь. Когда шанс пересечься с нею в жизни, просто видеть ее перед собой, сам плывет в руки – нужно ценить это как подарок Судьбы. Хотя, конечно... – Он умолк на несколько секунд, потом отвел в сторону единственную ладонь – так, словно хотел пошире развести руками. – В каком-то смысле, это очень болезненное испытание. Будто колют в меня иглой, куда-то в самое эго...

Слушая его вполуха, я разглядывал горизонт и облако над горизонтом. Перед нами шумело море, волны с силой бились о волнорез. Я погружал пальцы в горячий песок, набирал его в ладонь и выпускал тонкой струйкой. Раз за разом, опять и опять. Сёрферы в море дожидались очередной волны, вскакивали на нее, долетали до волнореза – и отгребали обратно в море.

– Но все же какая-то сила – гораздо сильнее, чем мое эго! – тянет меня к ее гениальности... К тому же, я просто люблю ее, – тихо добавил он. И прищелкнул пальцами. – Вот и засасывает, как в воронку какую-то! У меня ведь, представьте, и жена есть. Японка. И дети. Жену я тоже люблю. То есть, действительно люблю. Даже сейчас... Но когда с Амэ встретился, затянуло – просто некуда деться. Как в огромный водоворот. Как ни дергайся, как ни сопротивляйся – бесполезно. Но я сразу все понял. Такоелишь однажды случается. Этавстреча – одна на всю жизнь. Уж такие вещи, поверьте, я чувствую хорошо. И я задумался. Свяжу свою жизнь с таким человеком – возможно, потом пожалею. А не свяжу – всё мое существование утратит смысл... Вам никогда похожие мысли в голову не приходили?

– Нет, – сказал я.

– Вот ведь странная штука! – продолжал Дик Норт. – Я столько пережил, чтобы построить тихую, стабильную жизнь. И построил, и держал эту жизнь в руках. Все у меня было – жена, дети, свой домик. Работа – пусть не очень прибыльная, но достойная. Стихи писал. Переводил. И думал: вот, добился от жизни чего хотел... Я потерял на войне руку. И все равно продолжал считать, что в жизни больше плюсов, чем минусов. Только чтобы собрать все эти плюсы воедино, потребовалось очень много времени. И очень много усилий – чтобы просто взять себя в руки. Взять своими руками от жизни всё. И я взял-таки, сколько смог. Вот только... – Он вдруг поднял единственную ладонь и махнул ею куда-то в сторону горизонта. – Вот только потерять всё это можно в считанные секунды. Раз! – и руки пусты. И больше некуда возвращаться. Ни в Японии, ни в Америке у меня теперь дома нет. Слишком долго без своей страны – и слишком далеко от нее...

Мне захотелось как-то утешить его, но ни одного подходящего слова в голове не всплывало. Я просто зачерпывал ладонью песок – и высыпал его тонкой струйкой. Дик Норт поднялся, отошел на несколько метров в укромные кустики, помочился там и неторопливо вернулся назад.

– Разоткровенничался я с вами! – сказал он, смеясь. – А впрочем – давно уже хотелось кому-нибудь рассказать... Ну, и что же вы об этом думаете?

Что бы я ни думал, говорить о том смысла не было. Мы оба – взрослые люди, обоим за тридцать. С кем постель делить – каждый решает для себя сам. И будь там хоть воронки, хоть водовороты, хоть ураганы со смерчами – ты сам это выбрал, и живи теперь с этим как получается... Мне он нравился, этот Дик Норт. Столько в жизни преодолел со своей единственной рукой. Стоило уважать его хотя бы за это. Вот только что мне ему ответить?

– Ну, во-первых, я – не человек искусства... – сказал я. – И интимные отношения, вдохновленные искусством, понимаю плохо. Слишком уж это... за пределами моего воображения.

Он слегка погрустнел и посмотрел на море. Похоже, собирался что-то сказать, но передумал.

Я закрыл глаза. Сперва мне показалось, что я закрыл глаза совсем ненадолго – но неожиданно провалился в глубокий сон. Видимо, из-за пива. Когда я открыл глаза, по лицу плясала тень от ветки. От жары слегка кружилась голова. Часы показывали полтретьего. Я помотал головой и поднялся. Дик Норт играл на волнорезе с приблудившейся невесть откуда собакой. Только бы он на меня не обиделся, подумал я. Надо же – говорил-говорил с человеком и заснул посреди разговора! Уж ему-то эта беседа поважнее, чем мне...

Но что же, черт побери, тут можно было ответить?

Я еще немного покопался ладонью в песке, наблюдая, как он играет с собакой.