И когда актером стал, как гора с плеч свалилась. Теперь я мог честно играть, ничего не стесняясь! – Он сцепил на колене пальцы, уставился на них и просидел так несколько секунд. – Но ты не думай, я не такой уж негодяй. В душе я вовсе не лицемер. Тоже искренний, тоже ранимый. И в маске с утра до вечера не хожу...

– Да конечно, упаси бог! – сказал я. – Я не к тому сказал. Я всего лишь имел в виду, что ты шикарно зажигал газовую горелку, вот и все. С удовольствием посмотрел бы еще раз.

Он рассмеялся, снял очки и элегантно протер стекла носовым платком. Полный шарман...

– Ну хорошо, устроим это как-нибудь, – сказал он. – Я найду горелку и спички.

– А я подушку притащу. На случай обморока от восторга, – добавил я.

– Отличная мысль! – хохотнул он, надевая очки. А затем протянул руку и убавил громкость. – Если ты не против, давай поговорим об этом человеке, который умер...

– Мэй, – сказал я, глядя вперед сквозь мелькающий дворник. – Ее больше нет. Убили. Задушили чулком в отеле на Акасака. Убийца не найден.

Готанда воззрился на меня пустыми, невидящими глазами. Лишь через несколько секунд до него дошло. И тогда в его лице что-то дрогнуло и надломилось. Так ломается оконная рама от толчка при сильном землетрясении. Боковым зрением я наблюдал за переменами в его лице. Похоже, он был действительно в шоке.

– Когда? – спросил он.

Я назвал ему дату. Он помолчал, собираясь с мыслями.

– Кошмар, – произнес он наконец. И покачал головой. – Слишком бессмысленно и жестоко. Она же ничего плохого не делала. Отличная девчонка была. Да и вообще... – Он запнулся и снова покачал головой.

– Да. Девчонка была что надо, – подтвердил я. – Прямо как из сказки...

Он вдруг как-то странно обмяк и глубоко-глубоко вздохнул. По лицу его, словно желчь, разлилась нечеловеческая усталость – так, словно он не мог больше ее сдерживать. Словно всю жизнь копил эту усталость внутри и лишь теперь позволил ей выплеснуться наружу. Поразительный человек, подумал я. Вот это выдержка... Смертельно усталый Готанда, казалось, слегка постарел. Но даже нечеловеческая усталость смотрелась на нем элегантно. Как изящный аксессуар жизни. Хотя думать так всерьез – конечно, несправедливо. Он тоже уставал по-настоящему. Ему тоже бывало больно. Кому это знать, как не мне. Просто что бы он ни делал, выглядело изящно. Как у того мифического царя, который обращал в золото все, к чему бы ни прикоснулся.

– Помню, мы часто болтали втроем до утра, – продолжал Готанда. – Я, Мэй, Кики... Так было здорово. Такая искренность. То, что ты называешь “как в сказке”. Только сказку руками не потрогать. Поэтому они и были мне дороги вот так, отдельно от всего мира. Но они все равно исчезали. Одна за другой...

Мы помолчали. Я глядел на дорогу впереди, он – на приборную доску. Я то включал, то выключал дворники. “Бич Бойз” негромко тянули свои старые добрые песенки. О солнце, серфинге и автогонках.

– Откуда ты узнал, что она умерла? – спросил Готанда.

– А меня в полицию вызывали, – ответил я. – У нее в кошельке нашли мою визитку. Я же дал ей тогда. Просил позвонить, если что-то о Кики узнает. Она визитку взяла и сунула в кошелек, на самое дно. И таскала с собой. Черт ее знает, зачем. И, как назло, эта визитка – единственная улика, по которой сыщики надеялись ее личность установить. Вот меня и вызвали. Стали фотографии трупа показывать, спрашивать, знаю ли я эту женщину. Их там двое, инспекторов этих, оба крутые и упертые. Ну, я и сказал – не знаю. Соврал, в общем.

– Зачем?

– Зачем? А по-твоему, надо было честно ответить: “Да мы тут с другом, Готанда его зовут, шлюшек на дом вызывали”? Только представь, что было бы, скажи я им правду! Ты в своем уме? Или у тебя воображения уже не осталось?

– Извини, – сказал он искренне. – Голова не работает, глупость спросил. Конечно, ты прав. Полная ерунда получилась бы... Ну, и что они?

– Ну, что – не поверили мне, конечно. Ни единому слову. Оба – матерые профи, нюхом чуют, когда им врешь. Трое суток меня мурыжили. Так, чтобы и закона не нарушить, и душу вывернуть, пальцем не прикасаясь – в общем, тщательно поработали. Я чуть с ума не сошел. Все-таки возраст уже не тот. То ли дело раньше... Ночевать у них было негде, пришлось в камере спать. Дверь они не запирали. Но тут уже запирай, не запирай – тюрьма есть тюрьма. Как в болото какое-то погружаешься. Очень легко превратиться в тряпку...

– Я знаю. Сам когда-то две недели просидел. Молча. Сказано было: молчи, что бы с тобой ни делали. И я молчал. Ох, жутко было... Две недели без солнца. Казалось, никогда уже оттуда не выйду. То есть, там действительно так думать начинаешь. Они же из людей котлету делают. Точно пивной бутылкой говядину отбивают. И прекрасно знают, каким способом любого человека в угол загнать, чтобы он раскололся... – Он пристально разглядывал ногти на правой руке. – А ты, получается, трое суток просидел – но ничего не выболтал?

– Нет, конечно! Что же мне, отнекиваться сперва, а потом вдруг сказать: “Ну, если честно, все немного не так”? Тогда б я по гроб жизни оттуда не выбрался! Нет уж, с этими типами выжить можно единственным способом – тянуть одну и туже волынку.