– Ты же не будешь возражать, если я еще раз поем?

– Конечно, не буду, – рассмеялся поэт. – Это ведь твой желудок, не мой. Хочешь есть – ешь себе сколько влезет. Даже очень хорошо, когда есть аппетит. У тебя же всегда так. Когда работа получается, сразу есть хочешь. Давай, я сделаю тебе сэндвич.

– Спасибо. Ну, тогда и пива еще принеси, хорошо?

– Certainly[56.Здесь: Непременно (англ.)], – ответил он и скрылся в кухне.

– Вы уже ели? – опять спросила она меня.

– В дороге сэндвич перехватил, – повторил я.

– А Юки?

– Не хочу, – просто сказала Юки.

– Мы с Диком в Токио познакомились, – произнесла Амэ, закидывая ногу на ногу и глядя на меня в упор. Хотя мне все равно показалось, будто она рассказывает это для Юки. – Он-то и предложил мне поехать с ним в Катманду. Сказал, что там ко мне обязательно придет вдохновение. В Катманду и правда было замечательно. А руку Дик на войне потерял, во Вьетнаме. Подорвался на мине. Такая мина специальная, “Баунсинг Бетти”[57.“Попрыгунья Бетти” (англ.)]. Наступишь на нее, а она прыг – и прямо в воздухе взрывается. Бабам-м! Кто-то рядом наступил, а он руку потерял. Он – поэт. Слышали, какой у него отличный японский? Мы сперва в Катманду пожили, а потом на Гавайи перебрались. После Катманду так хотелось куда-нибудь, где жарко! Вот Дик и нашел здесь дом. Это коттедж его друга. А в ванной для гостей у нас фотолаборатория. Замечательное место!

Будто высказав все, что считала нужным, Амэ глубоко вздохнула, потянулась всем телом и погрузилась в молчание. Послеобеденная тишина сгустилась; яркий солнечный свет за окном, точно плотная пыль, расплывался повсюду как ему заблагорассудится. Череп питекантропа все белел над горизонтом, не сдвинувшись ни на дюйм. И выглядел все так же твердолобо. Сигарета, к которой Амэ больше не прикоснулась, истлела до самого фильтра.

Интересно, как Дик Норт делает сэндвичи одной рукой, попытался представить я. Как, например, режет хлеб? В правой руке – нож. Это ясно, без вариантов. Но чем он тогда придерживает хлеб? Ногой? Непонятно. Может, если двигать ножом в правильном ритме, хлеб разрежется и без упора? Но почему он все-таки не пользуется протезом?



* * *

Чуть погодя поэт принес блюдо с сэндвичами, сервированное, как в первоклассном ресторане. Сэндвичи с огурцами и ветчиной были нарезаны “по-британски” – небольшими дольками, в каждый воткнута оливка. Всё выглядело очень аппетитно. “Как же он это резал?” – ломал голову я. Дик Норт откупорил еще пива и разлил по стаканам.

– Спасибо, Дик, – сказала Амэ и повернулась ко мне: – Он прекрасно готовит.

– Если бы устроили конкурс на лучшего однорукого повара, я бы там всех победил! – подмигнул мне поэт.

– Да вы попробуйте, – предложила Амэ. И я попробовал. Действительно, отличные сэндвичи. Словно очень качественные стихи. Свежайший материал, безупречная подача, отточенная фонетика.

– Просто объеденье, – похвалил я искренне, все же не сообразив, как он режет хлеб. Подмывало спросить – но спрашивать такое, конечно же, не годилось.

Дик Норт определенно был человеком действия. Покуда Амэ уничтожала сэндвичи, он снова сходил на кухню и успел приготовить всем кофе. Отменный кофе, что и говорить.

– Слушайте, а вы... – спросила Амэ, – Вы, когда с Юки вдвоем... вам нормально?

Я не понял вопроса:

– Что значит – “нормально”?

– Ну, я о музыке, разумеется. Весь это рок, вы же понимаете. Неужели вас это не сводит с ума?

– Да нет... Не сводит, – ответил я.

– У меня, когда это слушаю, голова просто на части раскалывается! И полминуты не выдерживаю, хоть уши затыкай. То есть, когда сама Юки рядом – никаких проблем. Но ее музыка – это просто какой-то кошмар! – сказала она и с силой потерла виски. – Я ведь слушаю только очень определенную музыку. Барокко. Какой-нибудь мягкий джаз. Или этническое что-нибудь. Чтобы душа успокаивалась. Вот это я люблю. И стихи люблю такие же. Гармония и покой...

Она снова взяла пачку “сэлема”, закурила и положила сигарету на край пепельницы. Эта тоже сгорит дотла, подумал я. Так оно и вышло. Просто странно, как она до сих пор не спалила весь дом... Похоже, я начинал понимать слова Хираку Макимуры о том, что существование с Амэ “сожрало” его жизнь и способности. Эта женщина – не из тех, кто дарит себя. Вовсе наоборот. Она строит свою жизнь, забирая понемногу у других. Окружающие просто не могут не отдавать ей хоть что-нибудь. Ибо у нее талант от Бога, а это – мощнейший насос для поглощения всего чужого. И поступать так с людьми она считает своим естественным правом. Гармония и покой...Чтобы дарить ей это, люди отрывают от себя только что не собственные руки-ноги.

“Но я-то здесь при чем?!” – хотелось закричать мне. Я здесь – лишь потому, что у меня неожиданный отпуск. И всё! Закончится отпуск, я вернусь разгребать сугробы дальше, и эта нелепая ситуация разрешится сама собой. Но главное – мне совершенно нечего вам отдать. Даже будь у меня чем поделиться – сейчас это здорово пригодилось бы мне самому. А сюда, в вашу теплую компанию, меня забросил каприз судьбы.