Скачать 127.08 Кбайт
Критика практического разума
Тем не менее мы разумом сознаем закон, которому
подчинены все наши максимы, как если бы благодаря нашей воле возник и
естественный порядок. Следовательно, это должно быть идеей природы, не
эмпирически данной и тем не менее возможной через свободу, значит,
сверхчувственной природы, которой мы, по крайней мере в практическом
отношении, даем объективную реальность, потому что рассматриваем ее в
качестве объекта нашей воли как существ чистого разума.
Итак, различие между законами такой природы, которой подчинена воля, и
такой природы, которая подчинена вале (касательно отношения воли к ее
свободным поступкам), покоится на том, что в первом случае объекты должны
быть причиной представлений, которые определяют волю, а во втором воля
должна быть причиной объектов, так что причинность этой воли имеет свое
определяющее основание исключительно в способности чистого разума, которая
может быть поэтому названа также чистым практическим разумом.
Следовательно, эти две задачи весьма различны: как, с одной стороны, чистый
разум может a priori познавать объекты и как, с другой стороны, он
непосредственно может быть определяющим основанием воли, т. е. причинности
разумных существ в отношении действительности объектов (только посредством
мысли о всеобщей значимости их собственной максимы как закона).
Первая [задача ], как относящаяся к критике чистого спекулятивного разума,
требует, чтобы прежде всего было объяснено, каким образом a priori возможны
созерцания, без которых вообще нам не может быть дан какой-либо объект и,
следовательно, никакой объект нельзя познать синтетически; решение этой
задачи сводится к тому, что все они в своей совокупности лишь чувственны и
поэтому не делают возможным никакое спекулятивное познание, которое шло бы
дальше, чем простирается возможный опыт; поэтому все основоположения
чистого спекулятивного разума не могут добиться ничего, кроме опыта или
относительно данных предметов, или таких предметов, которые могут быть даны
до бесконечности, но никогда не могут быть даны полностью. Вторая [задача
], как относящаяся к критике практического разума, не требует объяснения
того, как возможны объекты способности желания, так как, будучи задачей
теоретического познания природы, это предоставляется критике спекулятивного
разума; задача состоит в объяснении лишь того, каким образом разум может
определять максимы воли: происходит ли это только посредством эмпирических
представлений как определяющих оснований, или же чистый разум может быть
также практическим разумом и законом возможного, вовсе не эмпирически
познаваемого естественного порядка. Возможность такой сверхчувственной
природы, понятие которой может через нашу свободную волю быть также
основанием действительности этой природы, не нуждается ни в каком априорном
созерцании (умопостигаемого мира), которое в этом случае, как
сверхчувственное, должно было бы быть для нас и невозможным. Дело идет
только об определяющем основании воления в его максимах, все равно,
эмпирическое ли оно или же оно понятие чистого разума (о законосообразности
его вообще) и каким образом оно может быть таким понятием. Достаточна ли
причинность воли для действительности объекта или нет - решить это
предоставляется теоретическим принципам разума как исследование о
возможности объектов воления, созерцание которых не составляет поэтому в
практической задаче никакого момента ее. Здесь дело идет только об
определении воли и об определяющем основании максимы ее как свободной воли,
а не о результате. Действительно, если воля законосообразна только для
чистого разума, то, как бы дело ни обстояло с ее способностью в исполнении:
будет ли действительно по этим максимам законодательства некоей возможной
природы возникать таковая или нет, - об этом критика, которая исследует,
может ли и каким образом может чистый разум быть практическим, т. е.
непосредственно определяющим волю, нисколько не заботится.
В этом деле, следовательно, критика, не вызывая упреков, может и должна
начинать с чистых практических законов и их действительности. Но вместо
созерцания она полагает в их основу понятие их существования в
умопостигаемом мире, а именно понятие свободы. В самом деле, это понятие не
означает ничего другого, и указанные законы возможны только по отношению к
свободе воли, а при предположении, что она существует, необходимы или,
наоборот, свобода необходима, потому что необходимы указанные законы как
практические постулаты. Но каким образом возможно такое сознание моральных
законов, или, что то же, сознание свободы, - этого точнее объяснить нельзя
и в теоретической критике можно только защищать допустимость ее.
подчинены все наши максимы, как если бы благодаря нашей воле возник и
естественный порядок. Следовательно, это должно быть идеей природы, не
эмпирически данной и тем не менее возможной через свободу, значит,
сверхчувственной природы, которой мы, по крайней мере в практическом
отношении, даем объективную реальность, потому что рассматриваем ее в
качестве объекта нашей воли как существ чистого разума.
Итак, различие между законами такой природы, которой подчинена воля, и
такой природы, которая подчинена вале (касательно отношения воли к ее
свободным поступкам), покоится на том, что в первом случае объекты должны
быть причиной представлений, которые определяют волю, а во втором воля
должна быть причиной объектов, так что причинность этой воли имеет свое
определяющее основание исключительно в способности чистого разума, которая
может быть поэтому названа также чистым практическим разумом.
Следовательно, эти две задачи весьма различны: как, с одной стороны, чистый
разум может a priori познавать объекты и как, с другой стороны, он
непосредственно может быть определяющим основанием воли, т. е. причинности
разумных существ в отношении действительности объектов (только посредством
мысли о всеобщей значимости их собственной максимы как закона).
Первая [задача ], как относящаяся к критике чистого спекулятивного разума,
требует, чтобы прежде всего было объяснено, каким образом a priori возможны
созерцания, без которых вообще нам не может быть дан какой-либо объект и,
следовательно, никакой объект нельзя познать синтетически; решение этой
задачи сводится к тому, что все они в своей совокупности лишь чувственны и
поэтому не делают возможным никакое спекулятивное познание, которое шло бы
дальше, чем простирается возможный опыт; поэтому все основоположения
чистого спекулятивного разума не могут добиться ничего, кроме опыта или
относительно данных предметов, или таких предметов, которые могут быть даны
до бесконечности, но никогда не могут быть даны полностью. Вторая [задача
], как относящаяся к критике практического разума, не требует объяснения
того, как возможны объекты способности желания, так как, будучи задачей
теоретического познания природы, это предоставляется критике спекулятивного
разума; задача состоит в объяснении лишь того, каким образом разум может
определять максимы воли: происходит ли это только посредством эмпирических
представлений как определяющих оснований, или же чистый разум может быть
также практическим разумом и законом возможного, вовсе не эмпирически
познаваемого естественного порядка. Возможность такой сверхчувственной
природы, понятие которой может через нашу свободную волю быть также
основанием действительности этой природы, не нуждается ни в каком априорном
созерцании (умопостигаемого мира), которое в этом случае, как
сверхчувственное, должно было бы быть для нас и невозможным. Дело идет
только об определяющем основании воления в его максимах, все равно,
эмпирическое ли оно или же оно понятие чистого разума (о законосообразности
его вообще) и каким образом оно может быть таким понятием. Достаточна ли
причинность воли для действительности объекта или нет - решить это
предоставляется теоретическим принципам разума как исследование о
возможности объектов воления, созерцание которых не составляет поэтому в
практической задаче никакого момента ее. Здесь дело идет только об
определении воли и об определяющем основании максимы ее как свободной воли,
а не о результате. Действительно, если воля законосообразна только для
чистого разума, то, как бы дело ни обстояло с ее способностью в исполнении:
будет ли действительно по этим максимам законодательства некоей возможной
природы возникать таковая или нет, - об этом критика, которая исследует,
может ли и каким образом может чистый разум быть практическим, т. е.
непосредственно определяющим волю, нисколько не заботится.
В этом деле, следовательно, критика, не вызывая упреков, может и должна
начинать с чистых практических законов и их действительности. Но вместо
созерцания она полагает в их основу понятие их существования в
умопостигаемом мире, а именно понятие свободы. В самом деле, это понятие не
означает ничего другого, и указанные законы возможны только по отношению к
свободе воли, а при предположении, что она существует, необходимы или,
наоборот, свобода необходима, потому что необходимы указанные законы как
практические постулаты. Но каким образом возможно такое сознание моральных
законов, или, что то же, сознание свободы, - этого точнее объяснить нельзя
и в теоретической критике можно только защищать допустимость ее.
|
|