Однако еврею недоступно мужество «арийского солдата, который находит в войне свою подлинную стихию, который наслаждается опасностью и храбро встречает смерть».

Беллок высказывает свое презрение к еврейскому мужеству, сравнивая его с «арийским». Евреи, на его взгляд, обладают великой силой выносливости в страданиях, что тоже, конечно, свое рода мужество, – но это мужество не британское. «Вы услышите, что враги обвиняют евреев в трех пороках: трусости, жадности и вероломстве… таковы три из наиболее распространенных обвинений… Человек, обвиняющий евреев в трусости, подразумевает, что они не любят сражений, как любит их он, и методов ведения войны, которыми пользуется он» (20, 73). Тем не менее, евреи обладают пассивным мужеством, хотя и лишены храбрости наших бойцов, «солдат и моряков с простыми лицами, занятых делом, наиболее типичным для нашей расы». (Но теперь евреи узнали, что это «типичное» британское занятие не всегда достойно и не всегда служит предметом гордости. Они видели «солдат с простыми лицами» 6-й Эарборнской дивизии и «моряков с простыми лицами» королевского флота, сражавшихся в Хайфском порту с кораблями иммигрантов, переполненными женщинами и детьми.) Мужество еврея, как заключает Беллок, «мужество еврейского сорта, направленное на достижение еврейских целей и отмеченное характернейшей еврейской печатью».

Беллок соглашается с французскими антисемитами в том, что евреи не признают лояльность в английском или французском смысле этого слова; они преданы лишь одной единственной идее – идее наживы. Любовь к своей стране в обычном понимании этого слова, по убеждению Дрюмона, не имеет для семита никакого смысла. «Евреи, – писал Баррес, – не имеют родины в том смысле, в каком это понимаем мы… для них это место, где они получают наибольшую выгоду… Евреи находят родину везде, где сосредоточены их главные интересы»(13, 153).

В сходных выражениях Дрюмон и Беллок сравнивают европейскую и еврейскую концепции лояльности. Дрюмон пишет:

«Мы не должны судить евреев по нашим меркам… Невозможно отрицать, что всякий еврей предает своего работодателя… Евреи не могут предать какую-либо страну, ибо у них нет страны… Родина, в нашем понимании, не существует для семита… Еврей рассматривает любую страну или место… за исключением Иерусалима, как место, где он чувствует себя удобно и может получить определенную прибыль за предоставление услуг…»

Дрюмон продолжает подобные рассуждения еще на нескольких страницах, приводя множество примеров (относительно которых сегодня невозможно сказать, подлинные они или выдуманные) того, как тот или иной еврей проявил нелояльность к своему работодателю, особенно останавливаясь на «предательстве» евреев в 1870м году. Беллок, со своей стороны, утверждает, что говорить о еврейской лояльности – просто абсурд, поскольку ее не существует в том смысле, какой мы придаем этому слову. Евреям чужд патриотизм, их интересы – только деньги: «Понятие национального чувства должно казаться евреям смехотворным, а если и не смехотворным, то, по меньшей мере, вторичным в сравнении с более важными соображениями личной выгоды». Он полагал, что все евреи либо предатели, либо потенциальные предатели: «Еврей будет служить Франции против Германии или Германии против Франции, при этом безразлично, живет ли он в стране, которой он помогает, или в стране, которой он наносит ущерб, ибо обе страны ему безразличны».

Эти поверхностные суждения с еще меньшим пониманием реальности были сформулированы выдающимся немецким философом конца 18 века Гердером *15, который писал:

«Положение еврея почти с самого начала лишило его добродетелей патриота. Народ Бога, которому когда-то сам Всевышний дал родину, многие века – фактически с самого своего возникновения – был как растение-паразит, существующее за счет других наций; народ, который почти во всем мире занят одним ремеслом – ростовщичеством, народ, который, несмотря на преследования, нигде не стремится обрести собственное достоинство, собственный дом, собственную родину» (83, 12).

Действительно, странно, что Гердер явно ничего не знал об огромной массе европейского еврейства, угнетенного и всегда несчастного, чьей единственной надеждой в жизни в течение веков было древнее приветствие: «В следующем году – в Иерусалиме!»

В «Еврейском государстве» Герцль ответил словами, исполненными мудрости, вдохновленными предвидением будущего, всем, кого ненависть толкала на искажение истории:

"Мы – народ, единый народ. Мы повсюду честно стремились к участию в общественной жизни окружающих народов, желая лишь сохранить веру наших отцов. Нам не позволили этого. Напрасно были мы верными патриотами, порой – даже наиболее рьяными; напрасно мы жертвовали жизнью и имуществом так же, как и наши сограждане; напрасно стремились мы прославить наши родные страны в науке и искусстве или увеличить их благосостояние ремеслом и торговлей. В странах, где мы жили веками, нас все еще считают чужими, и зачастую это делают те, чьи предки еще не поселились в той стране, где евреи уже пережили немало страданий… В мире, каким он существует сегодня и каким он, повидимому, будет оставаться еще неопределенно долго, справедливость принадлежит сильному.