Скачать 39.87 Кбайт
Письмо о слепых, предназначенное зрячим
Если эта память у нас очень мимолетна, если мы не имеем никакого представления о том, каким образом слепорожденный запечатлевает, вспоминает и комбинирует осязательные ощущения, то это следствие нашей зрительной привычки составлять все в воображении при помощи цветов. Однако мне лично приходилось в волнении от сильной страсти испытывать дрожание во всей руке, чувствовать впечатление от тел, которых я касался уже давно, и испытывать это с такой же яркостью, как если бы я прикасался к ним в данный момент, причем я отчетливо замечал, что границы ощущения в точности совпадали с границами этих отсутствующих тел. Хотя ощущение само по себе неделимо, оно занимает, если можно так выразиться, определенное пространство, которое слепорожденный способен мысленно увеличивать или уменьшать, увеличивая или уменьшая участок тела, подвергающийся воздействию. Этим способом он составляет точки, поверхности, геометрические тела; он способен был бы даже получить тело величиной с земной шар, если бы предположил, что конец его пальца — величиной с земной шар и ощущение занимает его в длину, ширину и глубину.
Я не знаю ничего, что лучше доказывало бы реальность внутреннего чувства, чем эта — слабая у нас, но сильная у слепорожденных — способность чувствовать или вспоминать ощущения тел даже тогда, когда эти тела отсутствуют и больше не действуют на них. Мы не можем объяснить слепорожденному, как это воображение рисует нам отсутствующие предметы так, словно они присутствуют, но мы отлично можем убедиться в том, что обладаем свойственной слепорожденному способностью чувствовать на кончике пальца отсутствующее тело. Для этого прижмите указательный палец к большому, закройте глаза; теперь разожмите пальцы, сразу же рассмотрите, что происходит в вас, и скажите мне, не продолжается ли ощущение еще долго после того, как вы разжали пальцы, не кажется ли вам, что, когда пальцы сжаты, ваша душа находится скорее на концах пальцев, чем в голове, и не дает ли вам это сжимание понятие о поверхности благодаря пространству, которое занимает ощущение. Мы отличаем присутствие вещей вне нас от их воспроизведения в нашем воображении лишь по силе или слабости впечатления; аналогичным образом слепорожденный отличает ощущение от реального присутствия какого-либо предмета на конце своего пальца лишь по силе или слабости самого ощущения.
Если когда-нибудь какой-нибудь слепой и глухой от рождения философ создаст, в подражание Декарту, человека, то осмелюсь вас уверить, мадам, что он поместит душу его на концах пальцев, ибо оттуда исходят все его основные ощущения и все его познания. В самом деле, кто мог бы его уведомить, что голова есть седалище его мыслей? Если работа воображения утомляет нашу голову, то потому, что усилие, производимое нами при этом, весьма похоже на усилие, которое мы делаем, чтобы увидеть очень близкие или очень маленькие предметы. Но этого нельзя сказать о слепом и глухом от рождения человеке; формой для всех образуемых им понятий являются ощущения осязания, и я не был бы удивлен, если бы после глубокого размышления он почувствовал такую же усталость в пальцах, какую мы испытываем в голове. Я ничуть не опасаюсь доводов, которые мог бы противопоставить ему философ, указав, что нервы являются причиной наших ощущений и что все они исходят из мозга: если бы даже оба этих положения были окончательно доказаны — чего отнюдь нельзя сказать, в особенности о первом,— то ему, чтобы настаивать на своем мнении, достаточно было бы попросить рассказать ему все то, что думали об этом физики.
Но если воображение слепого есть не что иное, как способность вспоминать и комбинировать ощущения осязаемых точек, а воображение зрячего человека — способность вспоминать и комбинировать видимые и окрашенные точки, то отсюда следует, что слепорожденный воспринимает вещи гораздо более абстрактно, чем мы, и что в чисто умозрительных вопросах он, может быть, менее подвержен ошибкам, ведь абстракция состоит лишь в том, чтобы мысленно отделять чувственные качества тел или друг от друга, или от самого тела, которое является их основой. Заблуждение объясняется либо тем, что это отделение сделано плохо, либо тем, что оно сделано некстати: сделано плохо — в метафизических вопросах, сделано некстати — в вопросах физико-математических. Почти безошибочное средство впасть в заблуждение в метафизике — не упрощать в достаточной мере предметов, которыми занимаешься. Столь же верный способ получить неправильные результаты в физико-математических науках — полагать предметы менее сложными, чем они есть.
Существует такой вид абстракции, к которому способны столь немногие люди, что кажется, будто она является уделом чистого интеллекта; это тот вид абстракции, посредством которого все сводится к численным единицам.
Я не знаю ничего, что лучше доказывало бы реальность внутреннего чувства, чем эта — слабая у нас, но сильная у слепорожденных — способность чувствовать или вспоминать ощущения тел даже тогда, когда эти тела отсутствуют и больше не действуют на них. Мы не можем объяснить слепорожденному, как это воображение рисует нам отсутствующие предметы так, словно они присутствуют, но мы отлично можем убедиться в том, что обладаем свойственной слепорожденному способностью чувствовать на кончике пальца отсутствующее тело. Для этого прижмите указательный палец к большому, закройте глаза; теперь разожмите пальцы, сразу же рассмотрите, что происходит в вас, и скажите мне, не продолжается ли ощущение еще долго после того, как вы разжали пальцы, не кажется ли вам, что, когда пальцы сжаты, ваша душа находится скорее на концах пальцев, чем в голове, и не дает ли вам это сжимание понятие о поверхности благодаря пространству, которое занимает ощущение. Мы отличаем присутствие вещей вне нас от их воспроизведения в нашем воображении лишь по силе или слабости впечатления; аналогичным образом слепорожденный отличает ощущение от реального присутствия какого-либо предмета на конце своего пальца лишь по силе или слабости самого ощущения.
Если когда-нибудь какой-нибудь слепой и глухой от рождения философ создаст, в подражание Декарту, человека, то осмелюсь вас уверить, мадам, что он поместит душу его на концах пальцев, ибо оттуда исходят все его основные ощущения и все его познания. В самом деле, кто мог бы его уведомить, что голова есть седалище его мыслей? Если работа воображения утомляет нашу голову, то потому, что усилие, производимое нами при этом, весьма похоже на усилие, которое мы делаем, чтобы увидеть очень близкие или очень маленькие предметы. Но этого нельзя сказать о слепом и глухом от рождения человеке; формой для всех образуемых им понятий являются ощущения осязания, и я не был бы удивлен, если бы после глубокого размышления он почувствовал такую же усталость в пальцах, какую мы испытываем в голове. Я ничуть не опасаюсь доводов, которые мог бы противопоставить ему философ, указав, что нервы являются причиной наших ощущений и что все они исходят из мозга: если бы даже оба этих положения были окончательно доказаны — чего отнюдь нельзя сказать, в особенности о первом,— то ему, чтобы настаивать на своем мнении, достаточно было бы попросить рассказать ему все то, что думали об этом физики.
Но если воображение слепого есть не что иное, как способность вспоминать и комбинировать ощущения осязаемых точек, а воображение зрячего человека — способность вспоминать и комбинировать видимые и окрашенные точки, то отсюда следует, что слепорожденный воспринимает вещи гораздо более абстрактно, чем мы, и что в чисто умозрительных вопросах он, может быть, менее подвержен ошибкам, ведь абстракция состоит лишь в том, чтобы мысленно отделять чувственные качества тел или друг от друга, или от самого тела, которое является их основой. Заблуждение объясняется либо тем, что это отделение сделано плохо, либо тем, что оно сделано некстати: сделано плохо — в метафизических вопросах, сделано некстати — в вопросах физико-математических. Почти безошибочное средство впасть в заблуждение в метафизике — не упрощать в достаточной мере предметов, которыми занимаешься. Столь же верный способ получить неправильные результаты в физико-математических науках — полагать предметы менее сложными, чем они есть.
Существует такой вид абстракции, к которому способны столь немногие люди, что кажется, будто она является уделом чистого интеллекта; это тот вид абстракции, посредством которого все сводится к численным единицам.
|
|