Скачать 39.87 Кбайт
Письмо о слепых, предназначенное зрячим
2) Что эти результаты более или менее надежны в зависимости от большей или меньшей сложности исходных гипотез. Когда вычисление основывается на простой гипотезе, выводы приобретают силу геометрических доказательств. Когда имеется множество предположений, то, с одной стороны, вероятность того, что каждая гипотеза истинна, уменьшается пропорционально их числу, но, с другой стороны, увеличивается, поскольку малоправдоподобно, чтобы столь многочисленные ложные гипотезы могли в точности исправлять друг друга и чтобы из них можно было получить результат, подтверждаемый явлениями. Это было бы похоже на случай сложения, конечный результат которого был бы правильным, хотя частичные суммы слагаемых были бы все неверными. Нельзя отрицать того, что подобный случай возможен; но вы согласитесь в то же время, что он должен быть крайне редким. Чем больше чисел придется складывать, тем больше вероятность ошибиться в сложении каждого; и эта вероятность гораздо меньше, если результат всего действия правилен. Следовательно, существует такое количество гипотез, что вытекающая из них достоверность должна быть минимальной. Если я говорю, что А плюс В плюс С равняется 50, то вправе ли я на основании того, что 50 верно выражает количественную сторону явления, заключить, что предположения, обозначенные буквами А, В, С, верны? Нисколько, ибо есть бесконечное множество способов уменьшить значение одной из этих букв и увеличить значение двух остальных так, чтобы в результате получилось 50; но случай сложения трех гипотез, может быть, один из самых неблагоприятных.
Я не должен упускать из виду одно преимущество вычислений, именно возможность исключить ложные гипотезы в случае противоречия между результатом и явлением. Если физик ставит себе задачей найти кривую, по которой следует луч света в атмосфере, то он должен определить плотность слоев воздуха, закон преломления лучей, природу и фигуру светящихся телец и, может быть, некоторые другие существенные элементы, которые он не вводит в свои расчеты потому ли, что сознательно пренебрегает ими, или потому, что они ему неизвестны. Затем он находит кривую луча. Если она оказывается в природе иной, чем это вытекает из его вычислений, то, значит, его предположения неполны или ложны. Если же луч движется по вычисленной кривой, то одно из двух: либо исходные предположения исправили друг друга, либо они точны. Но какое из этих двух допущений истинно, физик не знает; однако он может достигнуть только такой степени достоверности.
Я пробежал “Основы алгебры” Саундерсона, надеясь найти в них то, что я желал узнать от близких ему лиц, сообщивших нам некоторые подробности его жизни. Но мои ожидания были обмануты, и я пришел к выводу, что если бы он написал работу об основах геометрии, то это было бы и более оригинальное само по себе и гораздо более полезное для нас произведение. Мы нашли бы в нем такие определения точки, линии, поверхности, геометрического тела, угла, пересечения линий и плоскостей, в которых — я не сомневаюсь — он воспользовался бы принципами весьма отвлеченной метафизики, очень близкой к метафизике идеалистов. Идеалистами называют философов, которые, признавая только свое существование и существование ощущений, сменяющихся внутри них самих, не допускают ничего другого. Экстравагантная система, которую, на мой взгляд, могли создать только слепые! И эту систему, к стыду человеческого ума, к стыду философии, всего труднее опровергнуть, хотя она всех абсурднее. Она изложена с полной откровенностью и ясностью в трех диалогах доктора Беркли, епископа Клойнского. Следовало бы попросить автора “Опыта” о наших знаниях разобрать это произведение; он нашел бы в нем материал для полезных, приятных, тонких наблюдений — словом, таких, на которые он мастер. Идеализм заслуживает того, чтобы указать на него этому автору. Эта гипотеза должна его заинтересовать, и не столько своей странностью, сколько трудностью опровергнуть ее исходя из его принципов, ибо у него те же самые принципы, что и у Беркли. Согласно Беркли и Кондильяку — и согласно здравому смыслу,— термины сущность, материя, субстанция, подпора и так далее не представляются сами по себе ясными для нашего ума;
кроме того, как рассудительно замечает автор “Опыта о происхождении человеческих знаний”, мы можем подняться на небеса, мы можем спуститься в бездну, но мы никогда не выходим за пределы самих себя и всегда имеем дело лишь со своей собственной мыслью. Именно таков конечный вывод первого диалога Беркли, и такова основа всей его системы. Не занятно ли было бы увидеть, как схватятся друг с другом два противника, оружие которых так сходно? Если бы победа досталась одному из них, то лишь тому, кто лучше воспользовался бы этим оружием; но автор “Опыта о происхождении человеческих знаний” дал недавно в “Трактате о системах” новое доказательство того, как искусно он владеет своим оружием, и показал, насколько он опасен для творцов систем.
Я не должен упускать из виду одно преимущество вычислений, именно возможность исключить ложные гипотезы в случае противоречия между результатом и явлением. Если физик ставит себе задачей найти кривую, по которой следует луч света в атмосфере, то он должен определить плотность слоев воздуха, закон преломления лучей, природу и фигуру светящихся телец и, может быть, некоторые другие существенные элементы, которые он не вводит в свои расчеты потому ли, что сознательно пренебрегает ими, или потому, что они ему неизвестны. Затем он находит кривую луча. Если она оказывается в природе иной, чем это вытекает из его вычислений, то, значит, его предположения неполны или ложны. Если же луч движется по вычисленной кривой, то одно из двух: либо исходные предположения исправили друг друга, либо они точны. Но какое из этих двух допущений истинно, физик не знает; однако он может достигнуть только такой степени достоверности.
Я пробежал “Основы алгебры” Саундерсона, надеясь найти в них то, что я желал узнать от близких ему лиц, сообщивших нам некоторые подробности его жизни. Но мои ожидания были обмануты, и я пришел к выводу, что если бы он написал работу об основах геометрии, то это было бы и более оригинальное само по себе и гораздо более полезное для нас произведение. Мы нашли бы в нем такие определения точки, линии, поверхности, геометрического тела, угла, пересечения линий и плоскостей, в которых — я не сомневаюсь — он воспользовался бы принципами весьма отвлеченной метафизики, очень близкой к метафизике идеалистов. Идеалистами называют философов, которые, признавая только свое существование и существование ощущений, сменяющихся внутри них самих, не допускают ничего другого. Экстравагантная система, которую, на мой взгляд, могли создать только слепые! И эту систему, к стыду человеческого ума, к стыду философии, всего труднее опровергнуть, хотя она всех абсурднее. Она изложена с полной откровенностью и ясностью в трех диалогах доктора Беркли, епископа Клойнского. Следовало бы попросить автора “Опыта” о наших знаниях разобрать это произведение; он нашел бы в нем материал для полезных, приятных, тонких наблюдений — словом, таких, на которые он мастер. Идеализм заслуживает того, чтобы указать на него этому автору. Эта гипотеза должна его заинтересовать, и не столько своей странностью, сколько трудностью опровергнуть ее исходя из его принципов, ибо у него те же самые принципы, что и у Беркли. Согласно Беркли и Кондильяку — и согласно здравому смыслу,— термины сущность, материя, субстанция, подпора и так далее не представляются сами по себе ясными для нашего ума;
кроме того, как рассудительно замечает автор “Опыта о происхождении человеческих знаний”, мы можем подняться на небеса, мы можем спуститься в бездну, но мы никогда не выходим за пределы самих себя и всегда имеем дело лишь со своей собственной мыслью. Именно таков конечный вывод первого диалога Беркли, и такова основа всей его системы. Не занятно ли было бы увидеть, как схватятся друг с другом два противника, оружие которых так сходно? Если бы победа досталась одному из них, то лишь тому, кто лучше воспользовался бы этим оружием; но автор “Опыта о происхождении человеческих знаний” дал недавно в “Трактате о системах” новое доказательство того, как искусно он владеет своим оружием, и показал, насколько он опасен для творцов систем.
|
|