Одно раскрыто и объяснено, другое скрыто и подлежит объяснению. Одно движется по кругу, другое эволюционирует. Одно принадлежит равенству, соизмеримости, симметрии, другое основано на неравном, несоизмеримом или диссимметричном. Одно — материально, другое — духовно, даже в природе и земле. Одно неодушевленно, другое владеет секретом наших смертей и жизней, скованностей и освобождений, демонического и божественного. Одно — это "обнаженное" повторение, другое — повторение облаченное, формирующееся одеваясь, прикрываясь маской, меняя одежды. Одно — это точность, критерий другого — подлинность.

Оба повторения не независимы друг от друга. Одно — особенный субъект другого, его сердце и внутреннее, его глубина. Другое — только внешняя оболочка, абстрактный эффект. Повторение диссимметрии прячется в симметричных ансамблях и эффектах; повторение примечательных точек — подточками обычными; всюду Другой — в повторении Одинакового. Это скрытое, самое глубокое повторение, только оно дает другому основание для блокировки понятий. В этой области, как в Sartor Resartus*, маска, ряженый, травести обнаруживают себя как правда неприкрытого. Это несомненно, поскольку повторение не просто чем-то скрыто, оно формируется переодеваясь. Оно не предшествует этим переодеваниям, но при формировании создает неприкрытое повторение, в которое и заворачивается. Это имеет важные последствия. Когда перед нами повторение, которое двигается под маской или предполагает смещения, ускорения, замедления, варианты, различия, способные, в конце концов, увести нас весьма далеко от начала, у нас появляется тенденция усматривать в этом смешанное состояние, при котором повторение является не чистым, а только приблизительным, —само слово "повторение" кажется употребленным символически, как метафора или аналогия. Верно, что мы строго определили повторение как неконцептуальное различие. Но мы бы

40

ошиблись, сведя его к различию, возвращающемуся к внешнему в понятийной форме Одинакового, не заметив, что оно может быть внутренним Идеи и обладать всеми ресурсами знака, символа и альтерации, которые превышают понятие как таковое. Приведенные выше примеры касались самых разных случаев, номинальных понятий, понятий природы и свободы. Нас можно было бы даже упрекнуть в том, что различные виды психического и физического повторения оказались перемешаны; в области психического повторения стереотипические, обнаженные спутаны с латентными и символическими. Дело в том, что мы хотели выявить в любой структуре повторения сосуществование этих инстанций и то, как повторение с очевидно тождественными элементами необходимо отсылало к латентному субъекту, повторяющемуся посредством этих элементов, образуя "другое" повторение в сердцевине первого. Об этом другом повторении мы скажем только, что оно ни в коей мере не приблизительное или метафорическое. Напротив, это дух любого повторения. Это даже буква всякого повторения, как водяной знак или удостоверяющий шифр. Именно оно составляет сущность неконцептуального различия, различия неопосредованного, в чем и состоит всякое повторение. Именно оно — первичный, буквальный и духовный, смысл повторения. Материальный смысл вытекает из другого смысла, как секреция раковины.

Мы начали с различения общности и повторения. Затем мы различили две формы повторения. Эти два различения неразрывны: первое развивает свои следствия только во втором. Ибо если мы удовлетворимся абстрактным рассмотрением, лишая повторение его внутреннего, то окажемся не в силах уразуметь, почему и каким образом понятие может быть естественно блокировано, и позволим возникнуть повторению, не совпадающему с общностью. И наоборот, открывая в повторении его истинно внутреннее, мы обретаем не только способ понимания внешнего повторения как покрова, но и восстановления порядка общности (выполняя тем самым пожелание Кьеркегора о примирении особенного и общего). Ибо в той мере, в какой внутреннее повторение просвечивает сквозь повторение обнаженное, покрывающее его, различие проявляется как факторы, которые противостоят повторению, ослабляют его и заставляют меняться по "общим" законам. Но под общей работой законов всегда сохраняется игра особенностей. Общности природных циклов — маска особенности, проступающей сквозь их интерференции. И в моральной жизни под общностями привычек мы обнаруживаем особенности их приобретения. Область законов всегда должна пониматься, исходя лишь из Природы или Духа, стоящих над собственными законами, в глубинах

41

земли или сердец плетущих свои повторения до того, как эти законы появятся. Внутреннее повторение всегда затронуто порядком различия. В той мере, в которой нечто соотнесено с порядком повторения, отличным от собственного, повторение, в свою очередь, выступает как внешнее и обнаженное, а сама вещь как подчиненная категориям общности. Неадекватность различия и повторения устанавливает класс общего. В этом смысле Габриель Тард полагал, что сходство само по себе — лишь приведенное в движение повторение: подлинное повторение — то, которое непосредственно соответствует различию того же уровня.