Правда, эта тенденция не осуществилась бы, если бы сама интенсивность со своей стороны не представляла соответствующую тенденцию в раскрывающем ее пространстве и свойственном ей качестве. Интенсивность — это различие, но такое различие стремится к самоотрицанию, самоликвидации в своем качестве и пространстве. Действительно, качества — это знаки, вспыхивающие на стыках различия; но они измеряют именно время уравнивания, то есть время, необходимое различию для самоликвидации в пространстве нахождения. Таково самое общее содержание принципов Карно, Кюри, Ле Шателье и т. д.: различие является достаточным основанием изменения лишь в той мере, в какой это изменение стремится к его отрицанию. Именно таким путем принцип каузальности получает категорически физическое определение в процессе означения: интенсивность определяет объектвиный смысл ряда необратимых состояний подобно "стреле времени", постредством которой переходят от более к менее дифференсированному, от продуктивного различия к различию ограниченному, исчезнувшей границе. Известно, каким образом в конце XIX в. темы редукции различия, единообразия разного, уравнивания неравного в последний раз породили крайне странный союз науки, здравого смысла и философии. Мощным тиглем этого сплава стала термодинамика. Возникла система базовых определений, устраивающая всех, даже некоторых кантианцев: данное как разное; разум как тяготение к тождеству, процесс отождествления и уравнивания; абсурд или иррациональное как сопротивление разного отождествляющему разуму. Слова "реальное рационально" наполнились здесь новым смыслом, так как тенденция сведения разрозненности была характерна как для Природы, так и для разума. В результате различие не представляло собой ни закон природы, ни категорию разума, но лишь источник = х разного: данность, а не "ценность" (за исключением регулирующей или компенсаторной ценнности) .
______________
3 См.: Lalande A. Valeur de la difference (Revue philosophique, avril 1955), где Андре Лаланд резюмирует свои принципы. Во многом аналогична позиция Эмиля Мейерсона, хотя Мейерсон совершенно иначе оценвает роль и смысл принципа Карно. Но он принимает ту же систему дефиниций. То же относится к Альберу Камю, обращающемуся к Ницше, Кьеркегору и Шестову в Мифе о Сизифе, но гораздо более близкому к традиции Мейерсона и Лаланда.

273

Действительно, свойственная нам эпистемологическая тенденция не доверять интенсивному качеству была бы бездоказательна вне сочетания с тенденцией различия интенсивности, способной исчезать в качественных пространственных системах. Мы не доверяем интенсивности только потому, что она как бы стремится к самоубийству.

Итак, в данном случае наука и философия в последний раз удовлетворили здравый смысл. Ведь дело здесь не в науке, безразличной к расширению принципа Карно, и не в философии, в определенной мере безразличной к самому принципу Карно. Каждый раз, когда встречаются наука, философия и здравый смысл, здравый смысл собственной персоной неизбежно мнит себя наукой и философией (вот почему этих встреч нужно тщательно избегать). Таким образом, речь идет о сути здравого смысла. Эта связь лаконично определена Гегелем в Различии систем Фихте и Шеллинга: здравый смысл — это частная истина в той мере, в какой она сопровождается чувством абсолюта. Он частично содержит истину как разум, а абсолют — как чувство. Но как чувство абсолюта согласуется с частной истиной? Здравый смысл в основном раздает, распределяет: с одной стороны и с другой стороны — его банальные и мнимо-глубокие формулировки. Он принимает в расчет вещи. Между тем очевидно, что любое распределение лишено здравого смысла: есть дистрибуции безумия, безумные распределения. Быть может, здравый смысл даже предполагает безумие, исправляя в свою очередь безумство предварительного распределения. Распределение согласуется со здравым смыслом, когда предотвращает как таковое различие в распределении. Лишь если предположить, что неравенство частей в данной среде со временем исчезнет, распределение действительно соответствует здравому смыслу, или следует смыслу, который считается здравым. Здравый смысл по своей природе эсхатологичен, пророчествует конечную компенсацию и единообразие. Он является вослед, так как предполагает безумие распределения — кочевое, моментальное распределение, венец анархии, различие. Но будучи оседлым и терпеливым, располагающим временем, он выправляет различие, вводит его в среду, ведущую к исчезновению различий или компенсации долей. Он сам — "среда". Мысля себя между крайностями, он предотвращает их, заполняет интервал. Он не отрицает различий, наоборот; он побуждает их отрицать себя в пространственных условиях и временном порядке. Он умножает опосредования и, подобно демиургу Платона, беспрерыво терпеливо предотвращает неравное в разделимом. Здравый смысл — идеология средних классов, утверждающихся в равенстве как абстрактном производном. Он грезит не столько о действии, сколько об учреждении естественной

274

среды как элемента действия, переходящего от менее к более дифференсированному: таков здравый смысл политической экономии XVIII в.