Возможно, что у этой веры то же происхождение, что и у других постулатов догматического образа: те же детские примеры, вырванные из контекста, произвольно превращенные в модели. Это инфантильный предрассудок, согласно которому учитель ставит задачу, а нашей задачей является ее решение; результат же задачи будет оцениваться как истинный или ложный всесильным авторитетом. Это и социальный предрассудок, очевидная заинтересованность в этом, чтобы мы оставались детьми; он постоянно побуждает нас решать задачи, поставленные извне; и утешает или развлекает нас, говоря, что мы победили, если смогли ответить: задача как препятствие, а отвечающий подобен Геркулесу. Таково происхождение гротескного образа культуры, который мы также обнаруживаем в тестах, распоряжениях правительства, газетных конкурсах (в которых каждому предлагается сделать выбор по своему вкусу, при условии, что этот вкус совпадает со вкусом всех). Будьте самими собой: подразумевается что мое — такое же, как у других. Как будто бы мы не остаемся рабами, пока располагаем самими задачами, участием в задачах, правом на задачи, управлением проблемами. Участь догматического образа мышления — социально реакционные детские психологические примеры (случай узнавания, случай ошибки, случай простых предположений, случай ответов и решений), чтобы превратить в предрассудок то, что должно быть самым высоким в мышлении, то есть генезис акта мышления и смысл истинного и ложного. Таков седьмой постулат, который присоединяется к другим: постулат ответов и решений, согласно которому истинное и ложное начинаются лишь с решений или характеризуют ответы.

197

Однако, когда в научном исследовании ложная задача оказалась "заданной", такой показательный скандал напоминает семьям, что задачи не возникают в готовом виде, но образуются и помещаются в присущие им символические поля; что классный журнал обязательно требует учителя — он неизбежно уязвим. Возникли педагогические попытки, предлагающие дать возможность учащимся, даже самым младшим, участвовать в выработке, разработке проблем и их постановке в качестве проблем. Более того, все некоторым образом "признают", что самое важное —это проблемы. Но недостаточно фактически признавать это, как будто проблема — это только временное и случайное побуждение, призванное исчезнуть с формированием знания и обязанное своей значимостью лишь неблагоприятным эмпирическим условиям, в которых оказался познающий субъект; следует, напротив, поднять это открытие до трансцендентального уровня и рассматривать проблемы не как "данные" (data) но как мысленные "объективности", обладающие самодостаточностью, включающие в свое символическое поле создающие и инвестирующие акты. Истинное и ложное, вовсе не касаясь решений, прежде всего затрагивают проблемы. Истинность решения всегда зависит от задачи, которой оно соответствует; а задача всегда имеет то решение, которого заслуживает в силу своей собственной истинности или ложности, то есть своего смысла. Именно это означают знаменитые формулировки типа "подлинно великие задачи ставятся, когда они уже решены" или "человечество ставит перед собой только те задачи, которые способно решить": не в том смысле, что практические или спекулятивные задачи подобны теням предсуществующих решений, но, напротив, потому что решение необходимо вытекает из всех условий, при которых задача определяется как таковая посредством тех терминов и средств, которыми располагают для ее постановки. Задача или смысл — это одновременно место первоначальной истины и генезиса истины производной. Понятия бессмыслицы, ложного смысла, противоречия смыслу должны быть отнесены к самим задачам (есть ложные задачи в силу их неопределенности, другие — в силу излишней определенности; глупость, наконец — это способность к постановке ложных проблем, свидетельствующая о неспособности понять и определить задачу как таковую). Философы и ученые мечтают перенести на задачи испытание истинного и ложного; таков предмет диалектики как высшего исчисления или комбинаторики. Но и здесь мечта эта действует лишь покаянно, пока эксплицитно не выявлены ее трансцендентальные следствия, и по праву сохраняется догматический образ мышления.

Естественная иллюзия (состоящая в копировании задач с предположений), действительно, продолжается в иллюзии философской.

198

Признаются критические требования, стараются даже перенести испытания истинного и ложного в задачи; но при этом придерживаются того, что истинность проблемы заключается только в ее возможности обрести решение. Новая форма иллюзии, ее технический характер, связана.на этот раз с тем, что форму проблемы моделируют в соответствии с формой возможности предположений. Таков уже случай Аристотеля — Аристотель ставил перед диалектикой ее реальную единственно эффективную проблему; искусство задач и вопросов. В то время как Аналитика дает нам возможность разрешить уже поставленную проблему, или ответить на вопрос, а Диалектика должна показать, как правильно поставить вопрос. Аналитика изучает процесс, посредством которого силлогизм необходимо заключает, а Диалектика изобретает темы силлогизмов (которые Аристотель и назвал "проблемами") и порождает элементы силлогизма, касающиеся темы ("предположения").