Скачать 154.04 Кбайт
О сопротивлении злу силою
Но кого же успокоит этот самоочевидный ответ, игнорирующий трагическую глубину умолчаиной дилеммы?..
Верная постановка проблемы дает совсем иную формулу вопроса, а именно: если я вижу подлинное злодейство или поток подлинных злодейств и нет возможности остановить его душевно-духовным воздействием, а я подлинно связан любовью и волею с началом божественного добра не только во мне, но и вне меня,-то следует ли мне умыть руки, отойти и предоставить злодею свободу кощунствовать и духовно губить, или я должен вмешаться и пресечь злодейство физическим сопротивлением, идя сознательно на опасность, страдание, смерть и, может быть, даже на умаление и искажение моей личной праведности?..
(1) Срв. Толстой. "Закон насилия", 3, 139; "Круг чтения", III, 14, 101, 103. Сов. "Крестник", XI, 187; "Стыдно", XI, 629-634.'
(2) Срв. "Круг чтения", 1,15: "Когда услышишь о дурных делах людей - не дослушивай до конца и старайся забыть то, что услышал".
(3) Срв. Толстой. "Закон насилия", 129; "Царство Божие", 66.
(4) Срв. два правила, выношенные и формулированные Афинагором и Татианом, в которых Л. Н. Толстой любит усматривать своих единомышленников по "непротивлению": "презирай мир" и "помышляй о смерти" .
(5) "Круг чтения", III, 101-103; срв. "Крестник", т. XI, стр. 187; "Царство Божие", 13, 14.
(6) Срв. У Толстого его полемические фразы о невозможности бесспорного определения зла. "Царство Божие", 13, 18; "В чем моя вера", 66-67
(7) Срв. даже у Марка Аврелия, "Наедине с собою", VIII, 55: "порок вообще ни в чем не вредит миру..." .
--------------------------------------------------------------------------------
-------------------------------------------------------------------------------
9. О МОРАЛИ БЕГСТВА
Так ставится проблема сопротивления злу в ее наиболее острой, напряженной, трагической части, решающей вопрос о допустимости физического понуждения и пресечения. С самого начала ясно, что эта постановка вопроса не только существенно отличается от той постановки, которая была выдвинута проповедниками "непротивления", но и целиком отвергает ее. Ибо их постановка всецело покоится на недостаточном, неверном духовном опыте-чисто личном, предметно непроверенном, философски незрелом. Они не испытывают предметно и подлинно то, о чем говорят, наивно отправляясь от собственных душевных состояний и не подозревая о том, что это философски опасно и недопустимо.
Опыт каждого ограничен - ив размерах данных ему способностей, и в составе изначально доступных ему содержаний. И каждый человек имеет задание растить, очищать и углублять свои способности и предметно проверять, умножать и углублять свои жизненные содержания; пренебрегая этим, он обрекает себя на духовное измельчание и оскудение. Но если таково призвание каждого человека, то для философствующего и учительствующего писателя сомнение в состоятельности и верности своего духовного опыта является первою обязанностью, священным требованием, основою бытия и творчества; пренебрегая этим требованием, он сам подрывает свое дело и превращает философское искание и исследование в субъективное излияние, а учительство-в пропаганду своего личного уклада со всеми его недостатками и ложными мнениями. Как бы ни был одарен человек-ему может нравиться дурное и уродливое; он может просмотреть глубокое и в безразличии пройти мимо священного и божественного; его одобрение не свидетельствует о достоинстве одобряемого; его порицание может быть основано на чисто личных отвращениях и пристрастиях или на панических уклонениях бессознательного (фобиях); его "убеждение" может быть продуктом отвлеченной выдумки, склонности к парадоксу, к умственной аффектации, к необузданному протесту или рисующейся стилизации. И беда, если опасность и недопустимость такого учительства ускользнут от философа, если религиозность не научит его умственному смирению, если он начнет благоговеть перед своими пристрастиями и отвращениями! Тогда вся его философия окажется в лучшем случае удачным самоописанием, как бы автопортретом его души, а его учение - призывом к воспроизведению этого портрета в других душах...
Для того чтобы учить, например, о соотношении "зла" и "любви", недостаточно "представлять себе" .то, что обычно представляют себе при этом философски неискушенные обыватели: "зло" совсем не совпадает с тем, что "меня возмущает", или что "меня особенно возмущает", или что меня всегда возмущает; "любовь" совсем не есть "жалостливое содрогание при виде чужого мучения", или "удовлетворение от чужого удовлетворения", или "желание всегда владеть тем, что нравится" и т. д. Если мыслитель успокаивается "на таком или подобном этому истолковании, да к тому же еще мнит себя обладателем последней истины, то он обеспечивает себе трагикомический результат в виде претенциозного лже-учения. И дело совсем не сводится к ошибке в "логическом определении", ошибку надо искать не столько в мышлении, сколько в духовном опыте. Не каждый человек имеет подлинный опыт подлинного зла, подлинной любви, религиозности, воли, добродетели и т.
Верная постановка проблемы дает совсем иную формулу вопроса, а именно: если я вижу подлинное злодейство или поток подлинных злодейств и нет возможности остановить его душевно-духовным воздействием, а я подлинно связан любовью и волею с началом божественного добра не только во мне, но и вне меня,-то следует ли мне умыть руки, отойти и предоставить злодею свободу кощунствовать и духовно губить, или я должен вмешаться и пресечь злодейство физическим сопротивлением, идя сознательно на опасность, страдание, смерть и, может быть, даже на умаление и искажение моей личной праведности?..
(1) Срв. Толстой. "Закон насилия", 3, 139; "Круг чтения", III, 14, 101, 103. Сов. "Крестник", XI, 187; "Стыдно", XI, 629-634.'
(2) Срв. "Круг чтения", 1,15: "Когда услышишь о дурных делах людей - не дослушивай до конца и старайся забыть то, что услышал".
(3) Срв. Толстой. "Закон насилия", 129; "Царство Божие", 66.
(4) Срв. два правила, выношенные и формулированные Афинагором и Татианом, в которых Л. Н. Толстой любит усматривать своих единомышленников по "непротивлению": "презирай мир" и "помышляй о смерти" .
(5) "Круг чтения", III, 101-103; срв. "Крестник", т. XI, стр. 187; "Царство Божие", 13, 14.
(6) Срв. У Толстого его полемические фразы о невозможности бесспорного определения зла. "Царство Божие", 13, 18; "В чем моя вера", 66-67
(7) Срв. даже у Марка Аврелия, "Наедине с собою", VIII, 55: "порок вообще ни в чем не вредит миру..." .
--------------------------------------------------------------------------------
-------------------------------------------------------------------------------
9. О МОРАЛИ БЕГСТВА
Так ставится проблема сопротивления злу в ее наиболее острой, напряженной, трагической части, решающей вопрос о допустимости физического понуждения и пресечения. С самого начала ясно, что эта постановка вопроса не только существенно отличается от той постановки, которая была выдвинута проповедниками "непротивления", но и целиком отвергает ее. Ибо их постановка всецело покоится на недостаточном, неверном духовном опыте-чисто личном, предметно непроверенном, философски незрелом. Они не испытывают предметно и подлинно то, о чем говорят, наивно отправляясь от собственных душевных состояний и не подозревая о том, что это философски опасно и недопустимо.
Опыт каждого ограничен - ив размерах данных ему способностей, и в составе изначально доступных ему содержаний. И каждый человек имеет задание растить, очищать и углублять свои способности и предметно проверять, умножать и углублять свои жизненные содержания; пренебрегая этим, он обрекает себя на духовное измельчание и оскудение. Но если таково призвание каждого человека, то для философствующего и учительствующего писателя сомнение в состоятельности и верности своего духовного опыта является первою обязанностью, священным требованием, основою бытия и творчества; пренебрегая этим требованием, он сам подрывает свое дело и превращает философское искание и исследование в субъективное излияние, а учительство-в пропаганду своего личного уклада со всеми его недостатками и ложными мнениями. Как бы ни был одарен человек-ему может нравиться дурное и уродливое; он может просмотреть глубокое и в безразличии пройти мимо священного и божественного; его одобрение не свидетельствует о достоинстве одобряемого; его порицание может быть основано на чисто личных отвращениях и пристрастиях или на панических уклонениях бессознательного (фобиях); его "убеждение" может быть продуктом отвлеченной выдумки, склонности к парадоксу, к умственной аффектации, к необузданному протесту или рисующейся стилизации. И беда, если опасность и недопустимость такого учительства ускользнут от философа, если религиозность не научит его умственному смирению, если он начнет благоговеть перед своими пристрастиями и отвращениями! Тогда вся его философия окажется в лучшем случае удачным самоописанием, как бы автопортретом его души, а его учение - призывом к воспроизведению этого портрета в других душах...
Для того чтобы учить, например, о соотношении "зла" и "любви", недостаточно "представлять себе" .то, что обычно представляют себе при этом философски неискушенные обыватели: "зло" совсем не совпадает с тем, что "меня возмущает", или что "меня особенно возмущает", или что меня всегда возмущает; "любовь" совсем не есть "жалостливое содрогание при виде чужого мучения", или "удовлетворение от чужого удовлетворения", или "желание всегда владеть тем, что нравится" и т. д. Если мыслитель успокаивается "на таком или подобном этому истолковании, да к тому же еще мнит себя обладателем последней истины, то он обеспечивает себе трагикомический результат в виде претенциозного лже-учения. И дело совсем не сводится к ошибке в "логическом определении", ошибку надо искать не столько в мышлении, сколько в духовном опыте. Не каждый человек имеет подлинный опыт подлинного зла, подлинной любви, религиозности, воли, добродетели и т.
|
|