Возникает определенная необходимость (из-за отсутствия у ребенка эмпирического опыта и понимания) работать прежде всего с ребенком, а не над ребенком. Взрослый легче может воспринимать пассивное участие.
Кроме того, не может быть и речи о лингвистическом снисхождении к ребенку. Понимание, восприятие языка всегда предшествует применению словесных внушений. Нельзя опускаться до языка ребенка, а нужно использовать язык, понятия, идеи и словесные изображения, понятные для ребенка в значениях его собственного познания. Беседа на языке грудников обычно является оскорблением и насмешкой, так как любой разумный ребенок знает, что взрослый владеет другими вокальными средствами. Никто не имитирует акцент взрослого, но можно использовать слово и фразу, взятые из речи другого. Так же обстоит дело и с инфантильными, детскими высказываниями.
С таким же уважением нужно относиться и к способности ребенка формировать и воспринимать идеи и не предпринимать попыток принизить и сократить способности ребенка к пониманию. Лучше предположить и завысить эти способности, чем оскорбить, намекнув на недостаток понимания. Например, хирург, который сказал четырехлетней Кристи: “Ну, теперь у тебя не болит, не так ли?” — получил горький, презрительный ответ: “Ты глупый! Конечно, болит, но я не обращаю внимания”. Она хотела понимания и признания; не фальсификации, а реальности, понятной для нее. Сказать ребенку:
“Теперь у тебя нисколько не будет болеть и никогда”, — означает накликать беду. У ребенка свои собственные идеи и потребности, которые следует уважать, но ребенок охотно воспринимает модификации своих идей, разумно представленные ему. Таким образом, сказать ребенку: “Это и теперь может сильно болеть, но я думаю, что ты вполне можешь остановить боль” — означает разумную оценку реальности для ребенка и предполагает воспринимаемую идею разумного и возможно ответственного участия в этом процессе.
Ребенка следует уважать как думающее, чувствующее создание, обладающее способностью сформулировать идеи и понятия и способное интегрировать их в свое собственное целостное эмпирическое понимание; но он должен делать это в соответствии с реальными функционирующими процессами, которыми он владеет сам. Ни один взрослый не может это сделать для него, и любой подход к ребенку должен учитывать этот факт.
Чтобы проиллюстрировать, как следует подходить к ребенку и использовать гипнотические методы, можно привести пример из моей личной практики.
Трехлетний Роберт упал с лестницы, сильно разбил губу и выбил верхний зуб. У него открылось сильное кровотечение, он громко кричал и плакал от боли и страха. Его мать и я прибежали к нему на помощь. Одни взгляд на него, лежащего на земле, кричащего, с сильным кровотечением из губы и рта и с кровью, разбрызганной по тротуару, подтвердил необходимость срочной помощи, требующей энергичных и быстрых мер.
Не было предпринято ни одной попытки поднять его с земли. Вместо этого, когда он сделал паузу, чтобы набрать воздуху для нового крика, автор сказал ему сочувственно, быстро-быстро и громко: “Это ужасно больно, Роберт. Это ужасно больно”.
Именно тогда уже, без всяких сомнений, мой сын понял, что я знаю, о чем говорю. Он мог согласиться со мной и он знал, что я полностью согласен с ним. Следовательно, он с уважением слушал меня, поскольку я показал, что полностью понимаю ситуацию. В детской гипнотерапии нет более важной проблемы, чем говорить с пациентом так, чтобы он мог согласиться с вами и уважать ваше разумное понимание ситуации в критериях его собственного понимания.
Потом я сказал Роберту: “И будет еще долго болеть”.
В этом простом высказывании я дал название его страху, подтвердил его собственное суждение о ситуации, продемонстрировал мое хорошее разумное восприятие всего дела и мое полное согласие с ним, так как с этой минуты он уже мог только предвидеть длительные страдания и боль.
Следующим этапом для него и для меня было заявление, когда он снова набрал воздуху для крика: “А тебе хочется, чтобы боль прекратилась”. Снова мы были в полном согласии, его поняли и даже согласились с его желанием. А это было его желание, полностью исходившее от него и составляющее непосредственную необходимость для него.
Определив таким образом ситуацию, я смог предложить тогда внушение с определенной степенью определенности в его восприятии. Это внушение было следующим: “Может быть, через некоторое время перестанет болеть, через минуту-две”.
Это внушение полностью соответствовало его собственным потребностям и желаниям, и, поскольку оно было квалифицировано словами “может быть, перестанет”, оно не вступало в противоречие с его собственным пониманием ситуации. Таким образом, он смог принять эту идею и начать реагировать на нее.
Когда он сделал это, был выполнен переход к другому важному пункту, важному для него, как страдающей личности, и важному по общему психологическому значению всего происшествия — переход, который сам по себе был важен, как первая мера для изменения ситуации.