"Даже в такого красавца и щеголя, как ты?" спросил Аркесилай. А когда развратник, намекая на Аркесилаеву величавость, сказал ему:

– Спросить тебя, царица, иль смолчать?
то Аркесилай откликнулся:

– О женщина, зачем так непристойно
Ты говоришь?.. 38
Докучному болтуну без роду без племени он сказал:

– Как тяжек спор с отродьями рабов... 39
О другом болтуне он сказал: "Нет на него няньки построже!" А некоторых он вообще не удостаивал ответом. Один любитель словесности, ссужавший деньги в рост, признался ему, что в чем-то заблуждался; Аркесилай ответил стихами из Софоклова "Эномая" 40:

– Заблудится и птица меж ветров,
Коль не стремится к милому приплоду.
Один диалектик Алексиновой школы не смог повторить как следует какой-то довод Алексина; Аркесилай рассказал ему историю про Филоксена и кирпичников. Филоксен услышал, как они поют, коверкая что-то из его напевов, и стал за это топтать их кирпичи, приговаривая: "Вы портите мое, а я ваше".

Не любил он тех, кто принимается за науки не в должную пору. В разговоре он обычно, сказав "Я утверждаю", добавлял: "А такой-то с этим не согласится" – и называл имя; от него это переняли многие его ученики, как и весь его облик и образ речи.

Был он очень находчив в метких ответах, умел оборачивать рассуждение, возвращая его к исходному месту, умел применяться к любому случаю. Силою убеждения он превосходил всякого; потому и стекались к нему в школу столь многие, хоть и страшась его острого языка. Но они смиренно это переносили, так как был он добр и умел обнадеживать слушателей.

С товарищами он был всегда готов поделиться и оказать услугу, но по скромности своей скрывал эту доброту. Так, навестив однажды больного Ктесибия и приметив, в какой он бедности, он потихоньку подложил ему под изголовье кошелек; и тот, обнаружив его, воскликнул: "Это шутки Аркесилая!" А в другой раз Аркесилай послал ему тысячу драхм.

Это он свел аркадянина Архия с Евменом и тем дал ему случай достичь высокого достоинства. По широте души и щедрости он был первейшим посетителем платных зрелищ 41 и пуще всего стремился на Архекрата и Калликрата, которые брали за вход по золотому. Многим он помогал, для многих собирал складчину. Когда кто-то взял у него столовое серебро, чтобы принять гостей, и не вернул, Аркесилай об этом не напоминал и не спрашивал; а другие передают, что он с готовностью дал это серебро на время, а когда взявший стал возвращать, то подарил насовсем, потому что тот был человек бедный.

У него было имение в Питане, с которого высылал ему доходы брат его Пилад; кроме того, немалыми деньгами опекал его Евмен, сын Филетера, – оттого-то ему одному из всех царей посвящал Аркесилай свои книги. И хотя много народу услужало Антигону и встречало его при наездах в Афины, но Аркесилай оставался в стороне, не желая напрашиваться на знакомство. Другом ему был Гиерокл, начальник Мунихия 42 и Пирея; Аркесилай навещал его в порту каждый праздник, и тот долго уговаривал его приветить Антигона, но Аркесилай не поддался и от самых царских дверей повернул прочь. После морской победы Антигона многие стали приходить к нему сами, многие – обращаться со льстивыми письмами, но Аркесилай молчал. Лишь однажды он ездил послом своих сограждан в Деметриаду к Антигону, но без успеха.

Все свое время он проводил в Академии, отстраняясь от общественных дел. Лишь иногда, выходя в город, он по дружбе к Гиероклу задерживался в Пирее, обсуждая разные положения, и за это иные о нем злословили.

Роскоши он был предан безмерно – чем не второй Аристипп? Любил званые обеды, но только с гостями тех же вкусов, что и он. Жил открыто с Феодотой и Филой, гетерами из Элиды, а кто его бранил, тем он отвечал Аристипповыми изречениями. Любил мальчиков и совсем терял из-за них голову; за это Аристон Хиосский со своими стоиками поносил его, обзывая растлителем отроков, мужеложцем и наглецом. Особенно, говорят, был он влюблен в Деметрия, с которым плавал в Кирену, а еще в Клеохара Мирлейского; это о Клеохаре он крикнул из-за двери пьяным гулякам, что он и отворил бы им, да мальчик не хочет. Этого же мальчика любили и Демохар, сын Лахета, и Пифокл, сын Бугела; и Аркесилай застал его с ними, но по кротости своей сказал, что уступает им место.

За все это и нападали на него вышеназванные недруги, высмеивая его тщеславие и потакание черни. В особенности набрасывались на него Иероним-перипатетик с товарищами, когда он приглашал друзей ко дню рождения Алкионея, сына Антигона, и Антигон присылал большие деньги им на угощение. Но от застольных рассуждений он там уклонялся всякий раз; и когда Аридик предложил вопрос для рассмотрения и потребовал высказаться, он сказал: "Разве первая забота философа не о том, чтобы всему знать свое время?" А что до обвинения в потакании черни, то и Тимон среди многого другого говорит о нем так:

Так он вещал и сокрылся