А именно, у Аристотеля (Rhet. IV 11, 1295 b 29-34) мы читаем: "Эти-то "средние" граждане по преимуществу и остаются в государствах целыми и невредимыми. Они не стремятся к чужому добру, как бедняки, а другие люди не посягают на то, что этим "средним" принадлежит; с другой стороны, они не походят и на бедняков, которые стремятся к имуществу богатых. И так как никто на них и они ни на кого не злоумышляют, то и жизнь их протекает безопасно. Поэтому прекрасное пожелание высказал Фокилид: "Средним множество благ; в городе средним быть желаю" (фрг. 12 Diehl). Гномический поэт Фокилид вовсе не является такой блестящей величиной, чтобы одна цитата из него свидетельствовала о любви Аристотеля к греческой лирике.

Из больших лириков нам теперь остается сказать несколько слов о Пиндаре.

г) Что касается отношения Аристотеля к Пиндару, то мы начнем со следующей цитаты Аристотеля из Пиндара. "И то, что встречается реже, лучше того, что бывает в изобилии, как, например, золото лучше железа, хотя оно и менее полезно; обладание им представляется большим благом, потому что оно труднее. С другой стороны, существующее в изобилии лучше того, что встречается как редкость, потому что пользование им более распространено, ибо "часто" имеет преимущество перед "редко", отчего и говорится [Пиндар, Ol. I 1]: "Всего лучше вода" (Arist. Rhet. I 7, 1364 а 24-28). Не названный здесь Пиндар, следовательно, вспоминает здесь одного из древних натурфилософов, именно Фалеса, а Аристотель вспоминает здесь соответствующее место из Пиндара.

Другая цитата Аристотеля (II 24, 1401 а 12-20) основана на восхвалении собаки, когда имеется в виду восхваление на основании сходства названий. Чтобы это подтвердить, Аристотель приводит следующий стих Пиндара (фрг. 96 Sn.): "Блажен, кого олимпийские боги называют всеизменяющимся псом великой богини". Желая сказать, что критика искусства заключается не в критике самого предмета художественного изображения, Аристотель (Poet. 25, 1460 b 26-29) намекает на то, что Пиндар (Ol. III 51) не знал об отсутствии рогов у лани.

Можно только удивляться, что такой просвещенный литературовед, как Аристотель, совершенно прошел мимо Пиндара, потому что приведенные три цитаты мало о чем говорят и совсем не рисуют отношения Аристотеля к Пиндару. Насколько Аристотель любил Гомера и Еврипида (в этом мы сейчас убедимся), настолько он не выносил греческую лирику, ни монодическую, ни хоровую. Имей он хотя бы малую симпатию к греческой лирике, он засыпал бы нас текстами из этой последней.

6. Аристотель и Эсхил.

Если не приводить общих суждений Аристотеля о трагедии (Poet. 4, 1449 а 22-29; 13, 1453 а 17-21; 14, 1453 b 23-26), которые мы уже приводили выше, то в "Риторике" (II 10, 1388 а 6-8) Аристотель несомненно имеет в виду изречение Эсхила (TGF фрг. 305 N.-Sn.), которым кончается у него следующее рассуждение: "Люди завидуют тем, кто к ним близок по времени, по месту, по возрасту и по славе, откуда говорится: "родня умеет и завидовать". Очень интересно отметить то обстоятельство, что прочие реминисценции Аристотеля из Эсхила носят почти исключительно формальный характер, то есть касаются либо структуры его трагедий, либо их языка и совершенно не касаются сущности трагического содержания драм Эсхила. Аристотель (Poet. 4, 1449 а 15-18) указывает, например, на введение второго актера у Эсхила (Themist. Orat. XXVI, p. 316 с. Hard. говорит о введении Эсхилом не второго, а третьего актера, причем со ссылкой на Аристотеля), на уменьшение значения хора и на развитие у него диалога. Приводится (16, 1455 а 4-5) пример на узнавание по умозаключению из "Хоэфоров" Эсхила (167-232 Weil). По Аристотелю (Poet. 24, 1460 а 26-35), в трагедии лучше избегать все нелогичное; но если это нелогичное художественно необходимо, то лучше помещать его вне фабулы, а не так, как это сделано в "Мисийцах" (вероятно, имеется в виду трагедия Эсхила, хотя под этим названием были трагедии у Софокла и у Агафона), в то время как Софокл говорит о незнании Эдипом смерти Лая вне фабулы в "Эдипе царе" (103-108 Dind.-Mekl.), а в "Электре" (681-763) рассказ о пифийских состязаниях он же помещает в самой фабуле. Для иллюстрации трагедии Аристотель приводит (Poet. 8, 1455 b 32 – 1456 а 3) трагедии об Иксионе (но эти "Иксионы" были написаны и Эсхилом, и Софоклом, и Еврипидом, и Каллистратом). Если бы Аристотель имел в виду даже специально эсхиловского "Иксиона", то это все равно давало бы очень немного для отношения Аристотеля к Эсхилу. Что же касается той трагедии, которую Аристотель называет фантастической, то он приводит (там же) для иллюстрации "Форкиды" (Форкиды – дочери морского божества Форка; у Эсхила была сатировская драма "Форкиды") и "Прометея" (какого "Прометея" имеет здесь в виду Аристотель, неизвестно). Понимая эпос как слишком растянутую драму, Аристотель (а 10-19) пишет: "Все те трагедии, которые представляли разрушение Трои целиком, а не по частям, как Еврипид, или Ниобу [героиня не сохранившейся трагедии Эсхила], не так, как Эсхил, терпят полную неудачу или уступают в состязании другим.