XIX. Тонкости онтологии породили в лучшем случае скептиков; на долю естествознания выпало создать настоящих деистов. Открытия зародышей было уже достаточно, чтобы развеять один из сильнейших доводов атеизма.

Представляет ли движение существенное или случайное свойство материи, я убежден теперь, что его результатом является только развитие: все наблюдения свидетельствуют о том, что гниение само по себе не производит ничего организованного. Я могу допустить, что механизм самого ничтожного насекомого не менее чудесен, чем механизм человека, и мне нечего опасаться при этом вывода, что раз внутреннее движение молекул способно породить первый механизм, то оно, вероятно, породило и второй. Если бы какой-нибудь атеист заявил двести лет назад, что, возможно, когда-либо люди будут выходить из недр земли вполне сложившимися, как на наших глазах рой насекомых высыпает из куска нагретого мяса, то хотел бы я посмотреть, что ответил бы ему на это метафизик.

XX. Тщетно прибегал я в споре с одним атеистом ко всем тонкостям школьной философии; из слабости этих рассуждений он даже извлек довольно сильный довод в свою пользу. “Множество бесполезных истин доказано мне непререкаемо,— говорил он,— а существование бога, реальность нравственного добра и зла, бессмертие души все еще остаются для меня под вопросом. Так неужели для меня менее важно знать истину об этих предметах, чем быть уверенным, что три угла в треугольнике равны двум прямым?” После того как он с искусством ловкого оратора заставил меня испить до дна всю горечь этой мысли, я вновь вступил в бой, задав ему вопрос, который должен был показаться странным человеку, упоенному своим первым успехом. “Вы мыслящее существо?” — спросил я его. “Неужели вы могли бы в этом усомниться?” — ответил он с самодовольным видом. “А почему бы нет? Что из наблюдаемого мною должно убедить меня в этом?.. Звуки и движения?.. Но философ наблюдает их и в животном, за которым он не признает способности мыслить; почему же я должен признать за вами то, в чем Декарт отказывает муравью? Вы производите вовне действия, которые кажутся мне осмысленными, и я уже готов было утверждать, что вы действительно мыслите; но разум приостанавливает мое суждение. Между внешними действиями и мыслью нет никакой существенной связи, говорит он мне; возможно, что твой противник мыслит не больше, чем его часы; следует ли считать мыслящим существом первое попавшееся животное, которое выучили говорить? Кто открыл тебе, что люди не такие же попугаи, обученные без твоего ведома?..” “Это сравнение в лучшем случае хитроумно,— ответил мой собеседник,— ведь не по движениям и звукам, а по содержанию идей, по логической последовательности фраз и связи рассуждений должно заключать, что данное существо мыслит; если бы нашелся попугай, отвечающий на все вопросы, я заявил бы не колеблясь, что он мыслящее существо... Но какое отношение имеет этот вопрос к существованию бога? Пусть даже вы доказали мне, что человек, в котором я наблюдаю наивысшие проявления ума, может быть, всего лишь автомат,— разве это заставит меня склониться к признанию разума в природе?..” “Это уж мое дело,— возразил я,— но согласитесь, что было бы безумием отказывать своему ближнему в способности мыслить”.— “Разумеется; но что отсюда следует?..” — “Отсюда следует, что если вселенная... да что вселенная! если крылышко бабочки несет на себе отпечаток разума, в тысячу раз более ясный, чем имеющиеся у вас свидетельства, что ваш ближний одарен способностью мыслить, то отрицать существование бога было бы в тысячу раз безрассуднее, чем отрицать, что ваш ближний мыслит. Я взываю к вашим познаниям, к вашему разуму: случалось ли вам заметить, чтобы в рассуждениях, действиях и поведении какого бы то ни было человека заключалось больше разумности, порядка, проницательности и последовательности, чем в механизме насекомого? Не отпечатлено ли божество столь же ясно в глазу какого-нибудь клеща, как способность мысли — в творениях великого Ньютона? Как? Неужели созданный мир обнаруживает меньше разумности, чем мир объясненный? Странное утверждение!..” “Но,— возражаете вы,— я так легко допускаю способность мыслить в другом, потому что мыслю сам...” Такого самомнения, скажу прямо, у меня нет; но разве не вознаграждает меня превосходство моих доказательств над вашими? Разумность первого существа не доказана ли мне убедительнее созданиями природы, чем способность мыслить в каком-нибудь философе — его сочинениями? И обратите внимание, что я привел в качестве возражения только крылышко бабочки, только глаз клеща; а ведь я мог бы подавить вас всей тяжестью вселенной. Либо я глубоко заблуждаюсь, либо это доказательство имеет большую цену, нежели лучший из аргументов школьной философии. Признавая существование бога, я исхожу именно из этого рассуждения и некоторых других, столь же простых, а не из сплетения сухих метафизических идей, способных не столько раскрыть истину, сколько придать ей видимость лжи.

XXI. Я раскрываю тетрадь одного знаменитого профессора и читаю: “Атеисты, я согласен с вами, что движение есть существенное свойство материи; но что же вы заключаете отсюда?.