z/g g

Как кажется, в языке Аристотеля является истинным предложение "человек -(есть)- род", а тем самым будет истинным предложение "существуют универсалии".[7]

В своих рассуждениях философы, как правило, пользуются естественным языком. Язык этот, как выше было отмечено, изменчив. Философы уточняют язык, которым говорят, и не калеча естественного языка становятся на один из тех путей, которые им язык оставляет открытым. Уточнение тем или иным образом языка влечет за собой выбор одного из нескольких возможных понятийных аппаратов, которые потенциально содержатся в системе допустимых значений выражений обычного языка. Выбрав для себя среди множества возможных понятийных аппаратов некоторый выделенный, один из философов может сконструировать концепцию, которую выражает в своем языке, являющимся как никак вариантом естественного языка, тогда как другой философ, использующий иной из потенциально содержащихся в естественном языке понятийных аппаратов, при помощи этого аппарата не может ухватить эту концепцию и не может ее выразить в своем языке. Тогда этот другой философ конструирует иную концепцию, позволяющую тем понятийным аппаратом, каким он пользуется, построить концепцию, которая ему кажется с некоторых точек зрения максимально приближенной к концепции, построенной первым философом при помощи его аппарата, снабжает эту иную концепцию термином одинаково звучащим с тем, которым первый философ снабдил свою концепцию, и показывает ее абсурдность. Тогда, если он не достаточно осторожен, то судит и провозглашает абсурдность концепции первого философа; если он осторожен, то лояльно замечает, что абсурдной является только концепция, какую он сам сконструировал, добавляя однако, что ему неизвестна никакая другая концепция, приближенная к той, которой пользовался первый философ и "лишенная туманных черт". Говоря таким образом он может вызвать у людей, склонных к поспешным суждениям, впечатление, что концепция, с которой носится этот первый философ, была или же абсурдной, или же туманной.

Проблема универсалий оказывается связанной с проблемой числа т.н. онтологических категорий. Не в каждом языке, являющимся возможной интерпретацией естественного языка, удается сформулировать эту проблему предметно. Поэтому займемся семантическим эквивалентом этой проблемы. В этой семантической проблеме речь идет о числе т.н. наиболее общих имен в естественном языке. Под наиболее же общим именем мы понимаем такое имя "N" естественного языка (а следовательно такое выражение для существительного, которое при определенном значении слова "есть" удовлетворяет следующему условию:

"x есть N, т. и т.т. тогда, когда для некоторого z, x есть z" (О),

причем слово "есть" должно быть на обоих местах, на которых оно находится, понимаемо одинаково. Выполняющее это условие имя мы называем наиболее общим, поскольку каждое имя, способное фигурировать как субъект истинного предложения формы " x есть z" при том значении слова "есть", при котором имя "N" выполняет условие (О), подпадает под имя "N", т.е. подставленное как субъект в предложение формы "x есть N", выполняет это предложение. Таким образом, в вопросе о числе онтологических категорий речь идет о том, сколько существует попарно неравнозначных наиболее общих имен.

Очевидно, что ответ на сформулированный выше вопрос зависит от того, каким образом интерпретируется изменчивый естественный язык. Если некто, как например, Котарбинский решится только на одно значение слова "есть", то как следствие он будет принимать только одну онтологическую категорию, или, говоря точнее, одно наиболее общее имя (наряду с возможными его синонимами)

* *

*

Реизм Котарбинского удается сформулировать при помощи термина "наиболее общее имя" следующим образом: "каждое наиболее общее имя имеет тот же объем, что и имя "вещь"". Для однозначности этой формулировки обязательно следует добавить, в каком языке это имеет место. Если сказать, что это имеет место в каждом языке, допустимом как возможное уточнение естественного языка, то это утверждение будет, как кажется, ложным. Если же сказать, что это имеет место в языке Котарбинского, то содержащееся в этом тезисе утверждение, что не существует двух наиболее общих имен, которые не были бы равнообъемны, будет для этого языка верным. Отдельного рассмотрения требует утверждение, что это единственное наиболее общее имя является в языке Котарбинского равнообъемным с именем "вещь".