Скачать 14 Кбайт
К вопросу об «универсалиях»
[2]
Не будем углубляться, верно ли Котарбинский эти взгляды приписывает Аристотелю. Для нас важно познакомиться еще с одним взглядом на разнородность семантических категорий естественного языка. Согласно этому взгляду не все имена в естественном языке принадлежат к одной и той же семантической категории, поскольку, например, в предложении "Сократ -(есть)- человек" мы не может — в соответствии с этим взглядом — вставить на место имени "человек" имя "Сократ" при неизменном смысле слова "есть", не лишая таким образом преобразованное выражение признаков предложения. В соответствии с этим взглядом выражение "Сократ есть Сократ(ом))" не должно было бы быть предложением, но составной бессмыслицей.
Можно прочувствовать интуицию, связанную с этим взглядом. С этой целью следовало бы, например, прояснить смысл слова "есть", входящего в предложение "Сократ -(есть)- человек", следующим образом: говоря "Сократ -(есть)- человек" я хочу сказать, что Сократ является одним из людей. Это особенно проявляется в языках, использующих артикли, как например, в немецкий, в котором следовало бы сказать "Sokrates ist ein Mensch". Тогда если это должно быть значением слова "есть" в рассматриваемом предложении, тогда на месте предиката не может стоять имя, в значении которого содержится единичность его десигната, а имя "Сократ" как раз является таким именем, и поэтому со словом "есть" оно не может осмысленно быть использовано в качестве предиката. С другой стороны, говоря "Сократ -(есть)- человек", я соотношу то, что он является человеком к определенному обозначенному предмету. С учетом этого имя того, к чему высказывание " -(есть)- человек" относится, должно быть именем, в значении которого содержится определенность его десигната, а поэтому оно не может быть именем "человек", смысл которого не направляет интенцию этого имени к некоторому четко определенному предмету. Приведенные выше объяснения преследуют цель пробудить необходимую для понимания позиции Аристотеля интуицию и должны служить единственно в качестве раздражителя, активизирующего в уме читателя эту интуицию, не в коей мере не претендуя на то, чтобы употребляемые в этом объяснении обороты имели какой-то ясный смысл, за который автор настоящей статьи нес бы ответственность. Пробуждать некоторого типа интуицию можно ведь различным образом, можно это делать, воздействуя на слушателя мелодекламацией, аптечными средствами и т.п., необязательно при помощи надежного языка.
Это объяснение может быть обращением к языковому чувству, которое многим покажется неубедительным. Котарбинский, как было отмечено выше, не убежден в этой позиции. Однако остается фактом, что многих людей она убедила и соответствовала интуиции, каковая ассоциировалась у них с естественным языком. Таким образом, это еще один пример, иллюстрирующий изменчивость естественного языка, не позволяющую с уверенностью определить богатство семантических категорий этого языка и допускающую различные способы установления его однозначности. Ученые, решившиеся на выбор той или иной возможной интерпретации, сами устанавливают, по крайней мере до известной степени, язык, которым говорят, и устанавливают его часто по-разному. Действительно, язык Аристотеля отличается от языка, который выбрал для себя Котарбинский, в частности, отличается богатством синтаксических форм или, говоря точнее, богатством семантических категорий. В языке Котарбинского кроме категории функторов и категории предложений имеется только одна семантическая категория имен. В языке Аристотеля кроме категории функторов и категории предложений мы имеем не менее двух различных семантических категорий имен: категорию имен, способных быть только субъектами, и категорию имен, способных быть и предикатами.
В связи с этим в обоих языках богатство функторов будет представлено иначе. Рассмотрим, например, слово "есть" естественного языка. В этом языке несомненно установлено лишь то, что это слово в предложении может соединяться только с именами. Однако если имена естественного языка проинтерпретировать в духе Котарбинского как выражения, принадлежащие без исключения к одной и той же семантической категории, тогда слово "есть" как образующий предложение функтор от двух имен, всегда будет образующим предложение функтором, оба аргумента которого принадлежат к одной и той же семантической категории. Но если естественный язык проинтерпретировать в духе Аристотеля, тогда, поскольку естественный язык позволяет слову "есть" связывать единственно имена в предложение, все равно это слово сможет быть образующим предложение функтором, оба аргумента которого будут принадлежать к двум различным семантическим категориям, хотя сможет также (в ином своем значении) связывать два аргумента одной семантической категории в предложение. И вообще, в языке Котарбинского сможет существовать только одна семантическая категория образующих предложения функторов от двух имен-аргументов, тогда как в языке Аристотеля образующие предложения функторы от двух имен-аргументов могут принадлежать к различным семантическим категориям.
Не будем углубляться, верно ли Котарбинский эти взгляды приписывает Аристотелю. Для нас важно познакомиться еще с одним взглядом на разнородность семантических категорий естественного языка. Согласно этому взгляду не все имена в естественном языке принадлежат к одной и той же семантической категории, поскольку, например, в предложении "Сократ -(есть)- человек" мы не может — в соответствии с этим взглядом — вставить на место имени "человек" имя "Сократ" при неизменном смысле слова "есть", не лишая таким образом преобразованное выражение признаков предложения. В соответствии с этим взглядом выражение "Сократ есть Сократ(ом))" не должно было бы быть предложением, но составной бессмыслицей.
Можно прочувствовать интуицию, связанную с этим взглядом. С этой целью следовало бы, например, прояснить смысл слова "есть", входящего в предложение "Сократ -(есть)- человек", следующим образом: говоря "Сократ -(есть)- человек" я хочу сказать, что Сократ является одним из людей. Это особенно проявляется в языках, использующих артикли, как например, в немецкий, в котором следовало бы сказать "Sokrates ist ein Mensch". Тогда если это должно быть значением слова "есть" в рассматриваемом предложении, тогда на месте предиката не может стоять имя, в значении которого содержится единичность его десигната, а имя "Сократ" как раз является таким именем, и поэтому со словом "есть" оно не может осмысленно быть использовано в качестве предиката. С другой стороны, говоря "Сократ -(есть)- человек", я соотношу то, что он является человеком к определенному обозначенному предмету. С учетом этого имя того, к чему высказывание " -(есть)- человек" относится, должно быть именем, в значении которого содержится определенность его десигната, а поэтому оно не может быть именем "человек", смысл которого не направляет интенцию этого имени к некоторому четко определенному предмету. Приведенные выше объяснения преследуют цель пробудить необходимую для понимания позиции Аристотеля интуицию и должны служить единственно в качестве раздражителя, активизирующего в уме читателя эту интуицию, не в коей мере не претендуя на то, чтобы употребляемые в этом объяснении обороты имели какой-то ясный смысл, за который автор настоящей статьи нес бы ответственность. Пробуждать некоторого типа интуицию можно ведь различным образом, можно это делать, воздействуя на слушателя мелодекламацией, аптечными средствами и т.п., необязательно при помощи надежного языка.
Это объяснение может быть обращением к языковому чувству, которое многим покажется неубедительным. Котарбинский, как было отмечено выше, не убежден в этой позиции. Однако остается фактом, что многих людей она убедила и соответствовала интуиции, каковая ассоциировалась у них с естественным языком. Таким образом, это еще один пример, иллюстрирующий изменчивость естественного языка, не позволяющую с уверенностью определить богатство семантических категорий этого языка и допускающую различные способы установления его однозначности. Ученые, решившиеся на выбор той или иной возможной интерпретации, сами устанавливают, по крайней мере до известной степени, язык, которым говорят, и устанавливают его часто по-разному. Действительно, язык Аристотеля отличается от языка, который выбрал для себя Котарбинский, в частности, отличается богатством синтаксических форм или, говоря точнее, богатством семантических категорий. В языке Котарбинского кроме категории функторов и категории предложений имеется только одна семантическая категория имен. В языке Аристотеля кроме категории функторов и категории предложений мы имеем не менее двух различных семантических категорий имен: категорию имен, способных быть только субъектами, и категорию имен, способных быть и предикатами.
В связи с этим в обоих языках богатство функторов будет представлено иначе. Рассмотрим, например, слово "есть" естественного языка. В этом языке несомненно установлено лишь то, что это слово в предложении может соединяться только с именами. Однако если имена естественного языка проинтерпретировать в духе Котарбинского как выражения, принадлежащие без исключения к одной и той же семантической категории, тогда слово "есть" как образующий предложение функтор от двух имен, всегда будет образующим предложение функтором, оба аргумента которого принадлежат к одной и той же семантической категории. Но если естественный язык проинтерпретировать в духе Аристотеля, тогда, поскольку естественный язык позволяет слову "есть" связывать единственно имена в предложение, все равно это слово сможет быть образующим предложение функтором, оба аргумента которого будут принадлежать к двум различным семантическим категориям, хотя сможет также (в ином своем значении) связывать два аргумента одной семантической категории в предложение. И вообще, в языке Котарбинского сможет существовать только одна семантическая категория образующих предложения функторов от двух имен-аргументов, тогда как в языке Аристотеля образующие предложения функторы от двух имен-аргументов могут принадлежать к различным семантическим категориям.
|
|