— Результат: вера в категории разума есть причина нигилизма, —
мы измеряли ценность мира категориями, которые относятся к чисто
вымышленному миру.

— Конечный результат: все ценности, посредством которых мы
доныне сначала пытались сообщить миру ценность, а затем в виду их
неприменимости к нему обесценивали его — все эти ценности,
рассматриваемые психологически, суть результаты определенных
утилитарных перспектив, имеющих в виду поддержание и усиление идеи
человеческой власти, и только ложно проецированы нами в существо
вещей. Это все та же гиперболическая наивность человека: полагать
себя смыслом и мерой ценности вещей...

13

Нигилизм представляет собой патологическое промежуточное
состояние ( — патологична огромность обобщения к полному
отсутствию смысла — ): в данном случае либо продуктивные силы не
имеют еще надлежащей мощи, либо декаданс еще медлит и его
вспомогательные средства еще не изобретены им.
Предпосылка этой гипотезы: нет никакой истины; нет абсолютных
свойств вещей, нет «вещи в себе». — Это само по себе только
{9}
нигилизм и притом крайний. Он видит ценность вещей именно в том,
что этим ценностям не соответствует и не соответствовало никакой
реальности, но что они представляют лишь симптом силы на стороне
устанавливающих ценности, упрощения в целях жизни.

14

Ценности и их изменения стоят в связи с возрастанием силы лица,
устанавливающего ценности.
Степень неверия допускаемой «свободы духа» как мерило
возрастания силы.
«Нигилизм» как идеал «высшего могущества» ума, избытка жизни,
частью — разрушительный, частью — иронический.

15

Что есть верование? Как возникает оно? Всякое верование есть
признание чего-либо за истинное.
Крайней формой нигилизма был бы тот взгляд, что всякое верование,
всякое признание чего-либо за истинное неизбежно ложно, ибо вовсе не
существует истинного мира. Следовательно — это иллюзия
перспективы, источник которой заключен в нас самих (поскольку мы
постоянно нуждаемся в более узком, сокращенном, упрощенном мире).
А затем мерилом наших сил служит то, в какой мере можем мы, не
погибая от этого, признать эту иллюзорность и эту необходимость лжи.
Такой нигилизм как отрицание истинного мира, бытия, мог бы быть
божественным образом мысли.

16

Если мы и «разочарованные», то не по отношению к жизни, — у нас
лишь открылись глаза на «желательности» всех видов. С насмешливой
злобой смотрим на то, что называется «идеалами»; мы презираем себя
лишь за то, что не всегда можем подавить в себе то нелегкое движение
чувств, которое называется идеализмом. Дурная привычка сильнее,
нежели гнев разочаровавшегося.

17

В какой мера нигилизм Шопенгауэра все еще является следствием
того же идеала, который создал христианский теизм. — Степень
уверенности по отношению к высшим объектам желаний, высшим
ценностям, высшему совершенству была так велика, что философы
исходили из не a priori, как из абсолютной уверенности: «Бог» — на
вершине как данная истина. «Уподобиться Богу», «слиться с Богом» — в
продолжении тысячелетий это были самые наивные и убедительнейшие
объекты желаний ( — но то, что убеждает, тем самым еще не становится
истинным: оно только убедительно. Примечание для ослов).
Мы разучились признавать за этим строем идеалов также и
реальность лица: мы стали атеистами. Но разве мы отреклись от самого
идеала? — Последние метафизики, по существу дела, все еще именно
в нем ищут истинную «реальность», «вещь в себе», по отношению к
которой все остальное имеет лишь кажущееся существование. Но
догматом их осталось то положение, что в виду явного
несоответствия нашего мира явлений сказанному идеалу, мир этот не
есть «истинный» — и даже в основе своей не восходит к тому
метафизическому миру, как к своей причине. Безусловно, поскольку оно
{10}
есть высшее совершенство, не может служить основой всего условного.
Шопенгауэру, который стремился доказать обратное, нужно было
мыслить эту метафизическую основу как нечто противоположное идеалу,
как «злую, слепую волю»; как таковая она могла затем стать тем
«являющимся», которое открывается в мире явлений. Но и этим путем
он еще не отрекался от абсолютности идеала, он только нашел
лазейку...
(Канту казалась необходимой гипотеза «умопостигаемой свободы»,
чтобы снять с ens perfectum ответственность за данный характер этого
мира, одним словом, чтобы объяснить зло и грех: логика скандальная —
для философа...)

18

Самый общий признак современной эпохи: невероятная убыль
достоинства человека в его собственных глазах. Долгое время он
вообще — средоточие и трагический герой бытия; затем он озабочен по
меньшей мере тем, чтобы установить свое родство с решающей и
ценной в себе стороной бытия; так поступают все метафизики,
желающие удержать достоинство человека верою в то, что моральные
ценности суть кардинальные ценности.