Заимствованные формы, например Брамс, как типичный «эпигон»;
образованный протестантизм Мендельсона имеет тот же характер (здесь
поэтически воспроизводится некоторая былая «душа»...);
— моральные и поэтические постановки у Вагнера, одно искусство
как средство по нужде для возмещения недостатков другого;
— «историческое понимание», поэзия саги, как источник вдохновения;
— то типичное превращение, наиболее ярким примером которого
между французами может служить Г. Флобер, а между немцами Рихард
{41}
Вагнер; как романтическая вера в любовь и будущее уступает место
стремлению в «ничто» с 1830 по 1850 год.

106

Отчего немецкая музыка достигает кульминационного пункта ко
времени немецкого романтизма? Отчего нет Гете в немецкой музыке? И
зато сколько Шиллера, вернее, сколько «Теклы» в Бетховене!
В Шумане — Эйхендорф, Уланд, Гейне, Гофман и Тик. В Рихарде
Вагнере — Фрейшютц, Гофман, Гримм, романтическая сага,
мистический католицизм инстинкта, символизм, «свободомыслие
страсти» (замысел Руссо). «Летучий Голландец» отзывается Францией,
где в 1830 le tenebreux был типом соблазнителя.
Культ музыки, культ революционной романтики формы. Вагнер
резюмирует романтизм, ненецкий и французский.

107

Рихард Вагнер остается, если рассматривать его лишь в отношении
ценности его для Германии и немецкой культуры, большой загадкою,
может быть несчастьем для немцев, во всяком случае некоим роком, но
что в этом? Разве он не нечто большее, чем только немецкое событие?
Мне даже кажется, что он менее всего принадлежит Германии; ничто там
не было к нему подготовлено, весь тип его остался прямо чуждым,
странным, непонятным, непонятным для немцев. Однако все
остерегаются в этом сознаться: для этого мы слишком добродушны,
слишком неотесаны, слишком немцы. «Credo quia absurdus est»: этого
хочет и хотел и в данном случае немецкий дух — и верит пока всему,
чему Вагнер хотел бы, чтоб о нем верили. Немецкому духу во все
времена in psychologicis не хватало тонкости и прозрения. В настоящее
время, когда он находится под гнетом патриотизма и самолюбования, он
на глазах становится все и неповоротливее, и грубее: где уж ему до
проблемы Вагнера!

108

Немцы пока не представляют из себя ничего, но они становятся
чем-то; следовательно, у них еще нет культуры, — следовательно, у них
и не может еще быть культуры! Они еще не представляет ничего; это
значит, что они и то, и се. Они становятся чем-то; это значит, что со
временем они перестанут быть и тем, и сем. Последнее в сущности
только пожелание, пока еще даже не надежда; но к счастью это — такое
пожелание, опираясь на которое можно жить, это настолько же дело
воли, работы, воспитания, подбора и дрессировки, насколько и дело
негодования, стремления, ощущения недостаточности, неудовольствия,
даже озлобления, — короче, мы, немцы, желаем чего то от себя, чего от
нас до сих пор еще не требовали, — мы желаем чего-то большего.
То, что этому «немцу, какого еще нет», довлеет нечто лучшее, чем
современное немецкое «образование»; то, что все пребывающие в этом
процессе «становления» должны приходить в бешенство, когда они
встречаются с довольством в этой области, с нахальным
«самоуспокоением» и «каждением перед собой»; — это — мое второе
положение, от которого я все еще не имею оснований отказаться.

С) Признаки подъёма сил
{42}
109

Основное положение: некоторая доля упадка присуща всему, что
характерно для современного человека, но рядом с болезнью
подмечаются признаки неиспытанной еще силы и могущества души. Те
же причины, которые вызывают измельчение людей, влекут более
сильных и более редких вверх к величию.

110

Конечный вывод: допускающий двоякое толкование характер
нашего современного мира. Одни и те же симптомы могут указывать и
на падение, и на силу.
Признаки силы, достигнутой зрелости могли бы быть ошибочно
приняты за слабость, если в основу будет положена традиционная
(отсталая) оценка чувства. Одним словом, чувство, как мерило
ценности не на высоте времени.
Если обобщить. Чувство ценности всегда отстает: оно выражает
условия сохранения, роста, соответствующие гораздо более раннему
времени: оно борется против новых условий существования, под
влиянием которых оно не возникало и которых оно неизбежно не
понимает: оно тормозит, возбуждает подозрение против всего нового...

111

Проблема девятнадцатою века. — Связаны ли между собою его
слабые и сильные стороны? Иссечен ли он из одного куска?
Обусловлены ли какой-либо высшей целью, как нечто более высокое,
разнообразие и противоречивость его идеалов? — Ибо это могло бы
быть предопределением к величию — расти в такой страшной
напряженности противоречий. Недовольство, нигилизм могли бы быть
хорошими знамениями.