И вы очень часто чувствуете, что Маслоу уже давно наверху, освоился там, как дома, а логический подход использует как своего рода упражнение или эвристическое средство.

Но дело ли ученого – идти к цели такими сугубо приватными и не поддающимися объяснению путями? Может быть, да, а может быть, нет. Но если объект его исследования – человек – движется вперед именно таким образом, когда проявляет свои максимальные возможности, как же можно разрабатывать науку о человеке без того, чтобы действовать или хотя бы пытаться действовать таким же образом? Вероятно, Маслоу не мог здесь ничего поделать с собой. Он уже обнаружил себя наверху. Может быть, существенная и необходимая реформа в психологии должна состоять в том, чтобы провозгласить и продемонстрировать, что такого рода способности необходимы и что их надо изучать, сколь бы таинственны они ни были. В конце концов, что такое культура в ее лучших проявлениях? Разве это не резонансное звучание редких – самоактуализирующихся – людей, учиться у которых легко и даже радостно? Но если лучшие люди именно таковы, то психология, которая не попытается разобраться в этом факте, не будет подлинной психологией. [...]

Похоже, что темные места описанного типа неизбежны при изучении полностью человечного человека. И психология, посвященная полностью человечным людям, достаточно компетентная, чтобы рассуждать о них, каким-то образом измерять и оценивать их, что-то сказать о динамике их качеств, – должна касаться этих, может быть, скорее не темных, а глубоких мест. При этом читатель кое-где почувствует замешательство. Что тут поделаешь? Вероятно, психология, не вызывающая частично и этот эффект, походила бы на самолет, который никогда не оторвется от земли.

Одна сторона мышления Маслоу в поздний период его деятельности заслуживает внимания. С годами он становился все более "философичным". Он обнаружил, что нельзя отделить поиск психологической истины от философских вопросов. То, как мыслит человек, нельзя отделить от того, каков он, а вопрос о том, что он думает о себе, не независим от того, кем он есть на самом деле. [...] В начале исследования, считал Маслоу, наука не имеет права исключать из рассмотрения никакие эмпирические данные. Как он писал в книге "Психология науки", вся информация о человеческом познании должна учитываться психологией, "даже противоречия и нелогичности, тайны, то, что неясно, двусмысленно, архаично, неосознанно, как и все другие стороны человеческого существования, которые трудно передать кому-либо". Еще только формирующиеся и неточные по своей природе знания есть, тем не менее, частью наших знаний о себе. "Знания, обладающие низкой надежностью, – указывал Маслоу, – это тоже часть знаний". Знания о человеке главным образом такого рода, и, согласно Маслоу, чтобы расширить их, надо следовать "правилу разведчика", который смотрит во все стороны и не отвергает никаких возможностей. "О знании на его начальных стадиях, – писал Маслоу, – не следует судить на основе критериев, рассчитанных на "окончательное" знание".

Это высказывание философа науки. В самом деле, если задача философа науки – установить подходящие средства исследования в той или иной ее области, то Маслоу был философом науки более, чем кем-либо еще. Он бы полностью согласился с Г Прайсом, который тридцать лет назад, в дискуссии о возможностях разума, заметил:

"На ранних стадиях любого исследования было бы ошибочно проводить жесткое разграничение между научным изучением фактов и философским размышлением о них... На более поздних этапах такое разграничение оправдано и уместно. Но если оно вводится чересчур рано и осуществляется чересчур жестко, то эти поздние этапы никогда не наступят".

Большая часть работ Маслоу косвенным образом включала в себя снятие философских барьеров, стоявших на пути движения психологии к ее "более поздним" этапам.

О внутренней духовной жизни Маслоу, о темах, которые он обдумывал, об источниках его вдохновения мы знаем только на основании того, что он говорил нам или что может быть логически выведено из этого. Писем он писал немного. Известно, однако, что его жизнь была наполнена проблемами гуманитарного характера, а в последние годы – и постоянными размышлениями над тем, что могло бы составить основу такой социальной психологии, которая указала бы путь к лучшему миру. Как показывают его статьи позднего периода, краеугольным камнем этих размышлений явилась выдвинутая Рут Бенедикт концепция синергичного общества. Вместе с тем в одном из его нечастых писем к другу мы находим строки, помогающие понять, над чем он думал в часы своих личных занятий. Он говорит о том, что ему бывает трудно вспомнить, откуда берут начало его идеи. Он беспокоился по поводу того, что его увлеченность какими-то идеями, разработка их самих и других, связанных с ними, иногда мешала вспомнить их первоисточник, Где-то между 1966 и 1968 г (в письме не проставлена дата) он писал:

"У меня по-прежнему проблемы с моей идиотской памятью.