На лице у него красноватые шишки, вместо усов и бороды желтая
реденькая щетина. А собака переняла повадки хозяина: ходит,
сгорбившись, мордой вперед и вытянув шею. Они как будто одной
породы, а между тем ненавидят друг друга. Два раза в день - в
одиннадцать утра и в шесть вечера старик выводит свою собаку на
улицу. Все восемь лет маршрут их прогулок не меняется. Их
непременно увидишь на Лионской улице. Собака бежит впереди и так
сильно натягивает поводок, что Саламано спотыкается. Тогда он бьет
ее и ругает. Она в ужасе распласты-
[34]
вается, ползет на животе. Старику приходится тащить ее. Теперь его
черед натягивать поводок. Потом собака все забывает, снова тянет
за собой хозяина, и снова он бьет ее и ругает. Вот оба они стоят
на тротуаре и смотрят друг на друга - собака с ужасом, человек - с
ненавистью. И так бывает каждый день. Когда собака хочет
помочиться, старик не дает ей на это времени, тянет ее, и она
семенит за ним, оставляя на тротуаре длинную полосу капелек. Если
ей случится сделать свои дела в комнате, Саламано опять ее бьет. И
все это тянется уже восемь лет. Селест всегда говорит: "Вот
несчастные!", но кто разберется, верно ли это? Когда я встретился
на лестнице с Саламано, он как раз ругал свою собаку: "Сволочь!
Падаль!", а собака скулила. Я сказал: "Добрый вечер!", но старик
все ругался. Тогда я спросил, что ему сделала собака. Он ничего не
ответил, а только твердил: "Сволочь! Падаль!" Я смутно видел, что
он наклонился над собакой и что-то поправляет на ее ошейнике. Я
повторил вопрос громче. Тогда он, не оборачиваясь, ответил с каким-
то сдержанным бешенством: "Пропади она пропадом!" И потащил за
собой собаку, а она упиралась всеми четырьмя лапами и жалобно
скулила.
Как раз в эту минуту подошел второй мой сосед, с той же
лестничной площадки. В квартале говорили, что он сутенер, живет на
счет женщин. Однако, когда спрашивают, какая у него специальность,
он называет себя кладовщиком. В общем, его очень не любят. Но со
мной он часто заговаривает и даже заходит ко мне на минутку,
потому что я его слушаю, Я нахожу, что он рассказывает интересные
вещи. И у меня нет никаких оснований отворачиваться от него. Его
зовут Раймон Синтес. Он невысок ростом, широкоплеч, а нос у него,
как у боксера. Одет всегда очень прилично. Про старика Саламано и
его собаку он тоже мне как-то сказал: "Вот несчастные!" И спросил,
не противно ли мне глядеть на них. Я ответил, что нет, не
противно.
Мы поднялись вместе с Раймоном, и я уже собирался проститься с
ним, но он сказал:
- У меня дома есть кровяная колбаса и вино. Не хотите ли
поужинать со мной?
Я подумал, что тогда мне не надо будет стряпать, и принял
ophck`xemhe. У него совсем маленькая квартира - одна комната и
кухня без окна. Над кроватью стену украшают гипсовый ангел, белый
с розовым, фотографии чемпионов и две-три картинки из журналов:
голые женщины. В комнате было грязно, постель не прибрана. Раймон
сначала зажег керосиновую лампу, потом вытащил из кармана бинт
сомнительной чистоты и перевязал себе правую руку. Я спросил, что
с ним? Он сказал, что подрался с одним типом, который не дает ему
проходу.
- Знаете ли, мсье Мерсо, - объяснил он. - Я парень совсем не
злой, но вспыльчивый. А тот тип сказал мне: "Ну-ка слезь с
трамвая, если ты не трус". Я ему говорю: "Ладно, сиди спокойно". А
он мне говорит: "Ну, значит, ты трус". Тогда я сошел с трам-
[35]
вая И говорю ему: "Заткнись лучше, а не то я тебе покажу". А он
отвечает: "Чего ты мне покажешь?" Ну я ему и дал раза. Он упал. Я
подошел, хотел его поднять, а он лежит на земле и лягается. Тут я
его коленкой прижал и - на, получай! Две оплеухи. У него вся морда
в крови. Я спрашиваю: "Хватит с тебя?" Он говорит: "Хватит".
Рассказывая все это, Синтес перевязывал себе руку. Я сидел на
кровати. Он сказал:
- Вы же видите, не я, а он на драку набивался. Сам полез.
Я признал, что это верно. Тогда Синтес заявил, что он как раз
хотел попросить у меня совета насчет этой истории, поскольку я
человек самостоятельный, знаю жизнь и, стало быть, могу помочь
ему, а после этого он станет моим приятелем. Я ничего не ответил,
и он переспросил, хочу ли я быть его приятелем. Я сказал, что мне
безразлично, и он, по-видимому, остался доволен. Он достал
кровяную колбасу и поджарил ее на сковороде, принес стаканы,
тарелки, приборы, накрыл на стол, поставил две бутылки вина. И все
это молча. Потом мы сели ужинать. За едой он начал мне
рассказывать свое приключение. Сначала говорил как-то
нерешительно, мялся:
- Я свел знакомство с одной дамой... ну, попросту говоря, она
моя любовница.
Оказалось, человек, с которым он подрался, брат этой женщины.
Синтес сказал, что содержал свою любовницу. Я ничего не ответил,
но он тут же добавил, что ему известно, какие слухи ходят о нем в
нашем квартале, однако у него совесть чиста - он действительно
работает кладовщиком.