Скачать 69.53 Кбайт
Посторонний
Так что я не мог видеть господина Мерсо.
Прокурор спросил, видел ли он по крайней мере, что я плакал. Перес
ответил, что нет, не видел. Прокурор сказал в свою очередь:
- Господа присяжные учтут это обстоятельство.
Но мой адвокат рассердился. Он спросил у Переса, и, как мне
показалось, чересчур повышенным тоном:
- А вы видели, что он не плакал?
Перес ответил:
- Нет.
В публике засмеялись. А мой адвокат, откинув широкие рукава
своей мантии, сказал:
- Вот характер этого процесса. Все - правда, и ни в чем нет
op`bd{!
Прокурор, нахмурившись, тыкал острием карандаша в надписи на
ярлыках судебных папок.
После пятиминутного перерыва, во время которого мой адвокат
сказал, что все идет превосходно, заслушали показания Селеста,
вызванного в качестве свидетеля защиты, то есть для моей защиты.
Селест время от времени бросал на меня взгляды и теребил в руках
панаму. На нем был новый костюм, тот самый, в котором он иногда,
по воскресеньям, ходил со мной на бега. Но должно быть, воротничок
он не смог пристегнуть - ворот рубашки был схвачен медной
запонкой, отчетливо видневшейся у шеи. Его спросили, был ли я его
клиентом, и он сказал:
- Не только клиентом, но и другом.
Спросили, что он думает обо мне, и он ответил, что я был
человеком. А что он понимает под этим? Он ответил, что всем
известно значение этого слова. Замечал ли он, что у меня замкнутый
характер, но Селест признал только то, что я не любил болтать
всякие пустяки. Прокурор спросил у него, аккуратно ли я платил за
стол. Селест засмеялся и заявил:
- О таких мелочах и говорить не стоит.
Еще его спросили, что он думает о моем преступлении. Он
положил тогда рули на барьер, и видно было, что он заранее
приготовился к ответу. Он сказал:
- По-моему, это несчастье. А что такое несчастье - известно.
Перед ним все беззащитны. Так вот, по-моему, это несчастье!
Он хотел продолжить свою речь, но председатель суда сказал:
"Хорошо, достаточно" и поблагодарил его. Селест все стоял, как
видно, он растерялся. Но, спохватившись, заявил, что хочет еще кое-
что сказать. Его попросили говорить короче. И он еще раз повторил,
что это было несчастье. А председатель сказал:
- Да, разумеется. Но мы здесь как раз и находимся для того,
чтобы судить такого рода несчастья. Благодарим вас.
Однако Селест, исчерпав в своих показаниях все, что ему
подсказывали его жизненный опыт и его добрая воля, не уходил. Он
повернулся ко мне, и мне показалось, что его глаза блестят от
[67]
слез, а губы дрожат. Он как будто спрашивал меня, чем еще он может
мне помочь. Я ничего не сказал, не сделал никакого жеста, но
впервые в жизни мне хотелось обнять мужчину. Председатель
повторил, что свидетель может быть свободен. Селест отошел и сел в
зале. Он оставался там до конца заседания: наклонившись вперед и
упираясь локтями в колени, он держал в руках свою панаму и
внимательно слушал все, что говорилось. Вошла Мари. Она надела на
этот раз шляпу и по-прежнему была красива. Правда, с распущенными
волосами она мне больше правилась. С того места, где я находился,
мне хорошо были видны очертания ее маленьких грудей, нижняя пухлая
губка. Мари, по-видимому, очень волновалась. Ее сразу же спросили,
давно ли она знакома со мной. Она указала то время, когда работала
в нашей конторе. Председатель пожелал узнать, каковы ее отношения
со мной. Мари сказала, что она моя подруга; на следующий вопрос
ответила, что действительно должна была выйти за меня замуж.
Прокурор, листавший материалы дела, подшитые в папку, вдруг
спросил, когда началась наша связь. Мари указала дату. Прокурор
заметил с равнодушным видом, что, по его подсчетам, это произошло
на другой день после смерти моей матери. Потом с некоторой иронией
сказал, что ему не хотелось бы вдаваться в подробности столь
щекотливого обстоятельства и ему понятна стыдливость Мари, но
(голос его стал жестким) долг требует от него подняться выше
условностей. А поэтому он просит свидетельницу вкратце сообщить,
как мы с ней провели тот день. Мари не хотела говорить, но
opnjspnp настаивал, и она рассказала, как мы купались, как ходили
в кино и как после сеанса пришли ко мне домой. Прокурор сказал,
что на основании показаний Мари на предварительном следствии он
навел справки о программах кинотеатров в вышеуказанный день. Он
добавил, что Мари, вероятно, сама сообщит сейчас, какая картина
шла тогда. Почти беззвучным голосом она и в самом деле сказала,
что мы с ней смотрели фильм с участием Фернанделя. Когда она
кончила, в зале стояла мертвая тишина. Поднялся прокурор, суровый,
важный, и голосом, показавшимся мне по-настоящему взволнованным,
отчеканил, указывая на меня пальцем:
- Господа присяжные заседатели, на следующий день после смерти
своей матери этот человек купался в обществе женщины, вступил с
нею в связь и хохотал на комическом фильме.
Прокурор спросил, видел ли он по крайней мере, что я плакал. Перес
ответил, что нет, не видел. Прокурор сказал в свою очередь:
- Господа присяжные учтут это обстоятельство.
Но мой адвокат рассердился. Он спросил у Переса, и, как мне
показалось, чересчур повышенным тоном:
- А вы видели, что он не плакал?
Перес ответил:
- Нет.
В публике засмеялись. А мой адвокат, откинув широкие рукава
своей мантии, сказал:
- Вот характер этого процесса. Все - правда, и ни в чем нет
op`bd{!
Прокурор, нахмурившись, тыкал острием карандаша в надписи на
ярлыках судебных папок.
После пятиминутного перерыва, во время которого мой адвокат
сказал, что все идет превосходно, заслушали показания Селеста,
вызванного в качестве свидетеля защиты, то есть для моей защиты.
Селест время от времени бросал на меня взгляды и теребил в руках
панаму. На нем был новый костюм, тот самый, в котором он иногда,
по воскресеньям, ходил со мной на бега. Но должно быть, воротничок
он не смог пристегнуть - ворот рубашки был схвачен медной
запонкой, отчетливо видневшейся у шеи. Его спросили, был ли я его
клиентом, и он сказал:
- Не только клиентом, но и другом.
Спросили, что он думает обо мне, и он ответил, что я был
человеком. А что он понимает под этим? Он ответил, что всем
известно значение этого слова. Замечал ли он, что у меня замкнутый
характер, но Селест признал только то, что я не любил болтать
всякие пустяки. Прокурор спросил у него, аккуратно ли я платил за
стол. Селест засмеялся и заявил:
- О таких мелочах и говорить не стоит.
Еще его спросили, что он думает о моем преступлении. Он
положил тогда рули на барьер, и видно было, что он заранее
приготовился к ответу. Он сказал:
- По-моему, это несчастье. А что такое несчастье - известно.
Перед ним все беззащитны. Так вот, по-моему, это несчастье!
Он хотел продолжить свою речь, но председатель суда сказал:
"Хорошо, достаточно" и поблагодарил его. Селест все стоял, как
видно, он растерялся. Но, спохватившись, заявил, что хочет еще кое-
что сказать. Его попросили говорить короче. И он еще раз повторил,
что это было несчастье. А председатель сказал:
- Да, разумеется. Но мы здесь как раз и находимся для того,
чтобы судить такого рода несчастья. Благодарим вас.
Однако Селест, исчерпав в своих показаниях все, что ему
подсказывали его жизненный опыт и его добрая воля, не уходил. Он
повернулся ко мне, и мне показалось, что его глаза блестят от
[67]
слез, а губы дрожат. Он как будто спрашивал меня, чем еще он может
мне помочь. Я ничего не сказал, не сделал никакого жеста, но
впервые в жизни мне хотелось обнять мужчину. Председатель
повторил, что свидетель может быть свободен. Селест отошел и сел в
зале. Он оставался там до конца заседания: наклонившись вперед и
упираясь локтями в колени, он держал в руках свою панаму и
внимательно слушал все, что говорилось. Вошла Мари. Она надела на
этот раз шляпу и по-прежнему была красива. Правда, с распущенными
волосами она мне больше правилась. С того места, где я находился,
мне хорошо были видны очертания ее маленьких грудей, нижняя пухлая
губка. Мари, по-видимому, очень волновалась. Ее сразу же спросили,
давно ли она знакома со мной. Она указала то время, когда работала
в нашей конторе. Председатель пожелал узнать, каковы ее отношения
со мной. Мари сказала, что она моя подруга; на следующий вопрос
ответила, что действительно должна была выйти за меня замуж.
Прокурор, листавший материалы дела, подшитые в папку, вдруг
спросил, когда началась наша связь. Мари указала дату. Прокурор
заметил с равнодушным видом, что, по его подсчетам, это произошло
на другой день после смерти моей матери. Потом с некоторой иронией
сказал, что ему не хотелось бы вдаваться в подробности столь
щекотливого обстоятельства и ему понятна стыдливость Мари, но
(голос его стал жестким) долг требует от него подняться выше
условностей. А поэтому он просит свидетельницу вкратце сообщить,
как мы с ней провели тот день. Мари не хотела говорить, но
opnjspnp настаивал, и она рассказала, как мы купались, как ходили
в кино и как после сеанса пришли ко мне домой. Прокурор сказал,
что на основании показаний Мари на предварительном следствии он
навел справки о программах кинотеатров в вышеуказанный день. Он
добавил, что Мари, вероятно, сама сообщит сейчас, какая картина
шла тогда. Почти беззвучным голосом она и в самом деле сказала,
что мы с ней смотрели фильм с участием Фернанделя. Когда она
кончила, в зале стояла мертвая тишина. Поднялся прокурор, суровый,
важный, и голосом, показавшимся мне по-настоящему взволнованным,
отчеканил, указывая на меня пальцем:
- Господа присяжные заседатели, на следующий день после смерти
своей матери этот человек купался в обществе женщины, вступил с
нею в связь и хохотал на комическом фильме.
|
|