4) После небольшого отступления (457 d – 458 е) Сократ доказывает, что 5) существует противоречие между пониманием риторики как науки о внушении людям чувства справедливости и фактическим злоупотреблением у ораторов этой риторикой для совершения несправедливых и дурных дел (458 е – 461 а).

б) Далее, переходим к тем софистическим определениям риторики, которые, по Сократу, софисты как раз и должны были бы давать вместо тех определений, которые они давали фактически. Тут прежде всего получается, что риторика, собственно говоря, есть у софистов не искусство, а только сноровка (empeiria), с помощью которой что-либо представляется привлекательным и приносит удовольствие людям (462 с). Вскрыв такой подлинный смысл софистической риторики, Сократ тут же приступает и к критике такого рода риторики.

Критика Сократа заключается прежде всего в том, что сноровка – это вообще не искусство, что не все привлекательное и доставляющее удовольствие есть прекрасное, что такая сноровка нужна и в поварском деле, и что все подобное – только разновидность угодничества низменным страстям (462 d – 463 с). И поскольку из искусств к телу относятся медицина и гимнастика, к душе же – законодательство и суд, то угодничество разделяется на такие четыре вида и укрывается за каждым из этих подлинных четырех искусств; при этом риторическое угодничество укрывается за судебным делом, и оратор, таким образом, оказывается как бы поваром для души (463 d – 466 а). Вот а чем подлинный смысл той риторики, которую проповедуют софисты, если давать определение риторики не их собственными словами, но так, как этого требует самое существо проповедуемой ими риторики.

в) Но сократовская критика этим не кончается. Ораторы в городах, думает Сократ, хотя и обладают силой наподобие тиранов, на самом деле бессильны, поскольку то, что они чинят, часто только кажется им справедливым, а на самом деле это зло, и, таким образом, причинение зла другому оказывается результатом собственного бессилия (466 b – 468 а).

И тут Сократ выставляет один из своих самых главных тезисов: прекраснее самому подвергнуться несправедливости, чём совершить ее по отношению к другому (462 а – 479 е). Это и есть настоящая норма для риторики, хотя такая норма никогда не осуществляется (480 а – 481 b).

г) Однако была еще одна софистическая теория риторики, вошедшая тоже в кругозор проблематики "Горгия". Эта теория базировалась на учении об естественном праве, защитником которого представлен в диалоге некий софист Калликл. Калликл говорит о несовместимости природы, для которой что сильнее, то и лучше, и закона, установленного бессильными людьми для прикрытия своего бессилия псевдоморальными нормами (483 а – 484 с). Ответ Сократа: если лучшее есть не что иное, как сильное, то мораль, установленная многими людьми, сильнее, а потому и лучше разнузданного индивидуализма (488 b – 489 с). Это заставляет Калликла отойти от первоначального, грубо физического понимания силы и придать этому термину новое значение: "достоинство", "рассудительность". Поскольку подобная квалификация имела бы мало значения, если относить ее только к отдельным профессиям и ремеслам, то Калликл объявляет, что "сильный" с его точки зрения – это разумный и достаточно мужественный в государственных делах, чтобы управлять всеми другими (489 d – 491 b). Новое возражение Сократа: а управлять самим собою нужно или не нужно? На это Калликл откровенно и нагло отвечает: совершенно не нужно; а рассудительность и мужество заключаются только в полной свободе наслаждений и во всяческом своеволии (491 с – 492 с). В таком случае, отвечает Сократ, жизнь превращается в дырявый сосуд, в полную и всегдашнюю ненасытимость, которую Калликл тут же предпочитает отсутствию наслаждений или, как он говорит, "каменной жизни" (492 d – 494 е). Сократ предлагает различать хорошие и дурные наслаждения, но Калликл отвергает это различение (495 ab), после чего Сократ при помощи многочисленных примеров доказывает коренное различие между удовольствием и благом (495 с – 497 а), и то, что не благо, следует подчинять удовольствиям, а наоборот, удовольствие благу (497 е – 500 а). Отсюда делаются выводы как для искусства вообще (музыка, поэзия, театр), так, в частности, и для риторики, которая, очевидно, не может быть просто сноровкой и угодничеством, а должна быть сознательно проводимым искусством насаждения благих чувств (500 b – 502 d). Из этого вытекает, что риторика вместе с прочими искусствами, основываясь на определенном образце (503 е) для достижения "высшего блага" (beltiston), должна создавать в душе "строй и порядок" (taxis cai cosmos, 504 ab), приводя ее из состояния раздробленности в состояние цельности, на котором основывается и то ее совершенство, которое Сократ называет законностью и законом (nomimon cai nomos, 504 d), a это и приводит к изгнанию из души стремления к дурным удовольствиям и несправедливости, как из тела – всяких болезней (504 b – 505 b).