Этот образ, один из самых основных эстетических образов Платона, полон драмы и даже трагедии.

Платоновский эрос в своем философско-стилистическом отношении обычно тоже изображается со всеми теми драматическими элементами, которые ему свойственны и которые тоже рисуют эстетику Платона в наиболее специфическом виде. Эрос вечно скитается, вечно голоден, вечно стремится и нигде не имеет пристанища. Он зовет к исканиям, к борьбе, к противоречиям, к неустанным подъемам и падениям.

Учение о знании как припоминании потустороннего мира в "Меноне" (181 b – 186 b) или о загробных наградах и наказаниях в "Федоне" (107 а – 115 а) или в X книге "Государства" (614 b – 621 b) поражает своим суровым драматизмом и своими грозными потусторонними перспективами. А ведь это все тоже относится к области самых основных символов эстетики Платона. Невозможно не понимать драматически ту смену государственных форм, которая рисуется в VIII книге "Государства". Это жесточайшая, неумолимая историческая драма, которая у Платона тоже подается как эстетическое построение.

Смена мировых эпох в "Политике" (268 е – 274 е) тоже полна самого невероятного драматизма.

Свое идеальное государство сам Платон называет в "Законах" (выше, стр. 73) "трагедией".

Драматический стиль часто проглядывает в учении Платона об искусстве. Античный мимезис (см. стр. 55) имеет танцевальное происхождение, так что "подражать" значит по-гречески "подражать при помощи танца". Этот танцевальный мимезис дошел и до Платона, несмотря на все оговорки, имеющиеся у него, Платон буквально пишет о том, что все идеальное государство сверху донизу только и должно заниматься пляской и пением, "подражая" этим картине вечного неба и вечного государственного закона, составленного тоже ради подражания движениям небесных светил (выше, стр. 214).

3. Опора платоновской эстетики на метод игры

Кроме чисто драматических черт, в эстетике Платона содержится масса таких мест, которые свидетельствуют об огромном значении для Платона принципа игры. Эта игра иной раз достигает у Платона степени драматизма и даже трагизма, а иной раз носит характер какой-то шутки, забавы и несерьезного отношения к делу. Это никак нельзя считать случайностью.

Мы уже говорили (выше, стр. 185) о том, что, по Платону, хорошая игра и музыка у детей способствуют развитию уважения у этих последних к законам (R. Р. IV 424 е – 425 а). Детей, по Платону, нужно воспитывать не путем насилия, рабски, но – свободно, путем игры (VII 536 d – 537 а). Прочные и постоянные игры молодежи и вообще граждан способствуют укреплению чувства законности (Legg. VII 797 а-с). Мы также говорили выше (стр. 201), что люди являются куклами и игрушками в руках богов (I 644 d – 645 b). A если человек есть игрушка богов, то "всякий мужчина и женщина пусть проводит свою жизнь, играя наипрекраснейшие игры" (VII 803 с). И вообще "надо жить, играя" (803 de). "Люди в большей части своей куклы и лишь чуть-чуть причастны истине" (804 b).

Понимание философских рассуждений как плавания по морю, может быть, и нельзя относить прямо к области игры или мировой кукольной трагедии. Философское рассуждение прямо трактуется у Платона как плавание по морю (R. Р. IV 441 с). В этом смысле мы вполне можем захлебнуться в море, если потерпим крах в своих рассуждениях (V 457 bс). И вообще это философское плавание по морю – весьма опасно; спасет нас, может быть, только какой-нибудь дельфин (453 d).

Во всяком случае, философия, по Платону, – это весьма опасная шутка.

Когда Платон приступает к сложнейшему диалектическому рассуждению, мы вдруг читаем (Parm. 137 b): "Итак, с чего начнем и что сперва предложим? Хотите ли – хотя игра предстоит хлопотливая – начну от себя и со своего предположения". Свой образ идеального царя Платон рисует, примешав почти что игру к мифу о мировых эпохах (Politic. 268 d). О мировом уме как о причине Сократ говорит: "Шутка иногда бывает отдыхом после дела серьезного" (Phileb. 30 е). Бог, который размещает души и тела по космосу, собственно говоря, играет в шашки (Legg. X 903 d). О "повивальном искусстве" Сократа у Платона всегда говорится в шутейно-ироническом тоне (например, Theaet. 149 b – 151 d). Метод дихотомии проводится в "Софисте" настолько дотошно, что иной раз производит даже некоторого рода юмористическое впечатление.

Поэтому вся философия, вся эстетика и вся диалектика строятся у Платона почти всегда не только драматично и хореографично, не только риторически и эристически, но даже и шутейно, с разным баловством и остротами, переходящими, впрочем, в художественные образы самого серьезного значения.

Не отсутствует у Платона и поверхностное и веселое баловство. "Дела человеческие недостойны великой заботливости. Когда же что-нибудь из них и надобно нам получить как можно скорее, скорбь тут служит помехою" (R. Р. X 604 bс). И хотя следующие слова принадлежат софисту Калликлу, но их, пожалуй, мог бы произнести и сам Сократ (Gorg.