Леви-Стросс описал в своей «Структурной антропологии», в главе «Колдун и его магия»:
«Сила воздействия некоторых магических обрядов не вызывает сомнений. Но, очевидно, действенность магии требует веры в нее, предстающей в трех видах, дополнительных по отношению друг к другу. Прежде всего, существует вера колдуна в действенность своих приемов, затем вера больного, которого колдун лечит, или жертвы, им преследуемой, в могущество колдуна и, наконец, доверие общества и его требования, создающие нечто подобное постоянно действующему гравитационному полю, внутри которого складываются взаимоотношения колдуна и тех, кого он околдовывает».39
Вот только вместо веры в данном случае мы имеем некие договора, переплетающие и перевязывающие все общество. По
39 Леви-Стросс К.Структурная антропология. — М.: Наука, 1985. — С. 148.
сути, они ничем от «веры», описанной Леви-Строссом, не отличаются. Их с нами никто не заключал. Условно говоря, мы родились, а в обществе уже существовали эти договора, которые мы вынуждены были «добровольно» принять, чтобы выжить. То же самое происходит и с человеком первобытного общества: он рождается, и общество ему навязывает «веру» или обычаи, которые предписывают определенное поведение. И то, и другое — культура. Именно она — носитель этого вида магии.
Каким-то образом культура связывает общество своего рода жилами, по которым течет сила, могущая как давать человеку жизнь, так и отнимать ее.
Сама по себе постановка вопроса о подобных связях человека и общества впервые, пожалуй, была сделана основателем французской социологической школы Эмилем Дюркгеймом в главе «Анемичное самоубийство» его классического труда, посвященного самоубийству40. Первое же по-настоящему серьезное исследование этнографических материалов, связанных с магией, сделал Мосс в работе, посвященной внушенной смерти, где он прямо берет за исходное «существование в человеке прямой связи между физическим, психологическим и моральным, то есть
социальным»4>.
Приведу описание подобных явлений, сделанное Моссом. «Категория фактов, которые я хочу представить, с нашей точки зрения и для нашего доказательства поразительна . Это случаи смерти, наступающей внезапно и просто у многих индивидов лишь потому, что они знают или верят (что то же самое), что скоро умрут.
Мы же рассмотрим только те случаи, когда умирающий субъект не считает себя больным или не знает, что болен, а просто уверен, что по определенным причинам коллективного характера находится в состоянии, близком к смерти. Это состояние, как правило, совпадает с разрывом связей (вследствие либо магии, либо греха) со священными силами и вещами, присутствие

которых обычно поддерживает индивида. Сознание в этом! случае полностью охвачено мыслями и чувствами исключительно коллективного происхождения, не отражающими никаких| физических нарушений. Анализ не обнаруживает никакого элемента воли, выбора, даже произвольного создания представлений у жертвы или же умственного расстройства индивида вне собственно коллективного внушения. Этот индивид верит в то, что он околдован, или в свою вину и умирает по этой причине».42
Этнография действительно приводит огромное число свидетельств о том, что человек вдруг узнает, что он околдован на смерть. Тогда он ложится и умирает, и никакая медицина его спасти не может. Разве что его расколдуют.
В связи с этим интересны два вопроса. Первый — какова же причина этих смертей? Даже если мы допустим, что причина магическая, вопрос остается в силе: а каким образом магия передает такое воздействие, что человек умирает.
Второй вопрос заключен в последующих словах Мосса:
«Отмеченные факты хорошо известны во многих так называемых низших цивилизациях, но редки или отсутствуют в наших. Это связано с их отчетливо выраженным социальным характером, так как они явно зависят от присутствия или отсутствия некоторых специфических институтов и верований, исчезнувших у нас: магии, запретов и табу и т. п.».43
Вопрос тут таков: если эти, можно сказать, всеобщие для «низших» культур явления не узнаются нами в окружающей нас культуре, то исчезли ли они в действительности? Ведь ни о каком исчезновении запретов, к примеру, на самом деле говорить не приходится. И «табу» исчезают у нас лишь в том виде, в каком они существовали в тех обществах. А это значит, что они и не исчезали у нас, их у нас просто не было. А было нечто иное. Но равноценное!
Потому что сила общественной жизни во всех обществах равна, хотя и проявляется по-разному. Просто потому, что она равна силе жизни людей, составляющих общество. А у людей разных народов она примерно равна, как мы знаем.
"Там же.-С. 224-225. 43 Там же.
Следовательно, вполне правомочен вопрос: если нечто сходное существовало в нашей культуре раньше, а теперь как бы ушло, то на что мы его заменили?
Как вы догадываетесь, я, конечно же, выдвигаю гипотезу, ;что вся сила подобных орудий общественного воздействия на личность в современных обществах перешла в те самые Правила и Образцы поведения, которые мы изучаем в науке Управления.