Скачать 48.72 Кбайт
Элементы физиологии
Это должно побуждать начинать заранее борьбу с этими болезнями.
Есть болезни, которые вырождаются в тик. Одна знакомая мне женщина, конечно не без причины, стала подверженной судорожному дрожанию или подергиванию всей нервной системы, но это подергивание, сделавшись привычным, продолжалось тогда, когда причины уже не было; оно превратилось в настоящую привычку. Доказательством этого является то, что подергивание не причиняло ей никаких неприятностей и она сохранила его при других болезнях, не имевших никакой связи с тиком. Болезни эти ни усиливались, ни ослаблялись от тика, лечение их не требовало других лекарств; лекарства не оказывали ни более сильного, ни более слабого действия; тик же продолжался и после излечения других болезней. Первоначальной причиной этого подергивания было преждевременное прекращение менструаций в возрасте восемнадцати-девятнадцати лет.
Способности человека утрачиваются безвозвратно; равным образом они утрачиваются мгновенно; это та же самая причина, действие которой продолжается или прекращается.
Примеры можно заимствовать из случаев усталости, болезни, выздоровления, страсти, опьянения, сна.
Таким образом, человек бывает попеременно остроумным или тупым, терпеливым или раздражительным и никогда не бывает одинаковым. Самый постоянный человек — это тот, который меняется меньше всего.
Мне рассказывали здесь (в Голландии) довольно странный факт, именно что каменотесы, работающие над песчаником, погибают от чахотки. Пыль песчаника проникает ив плотно закупоренную бутылку, в пузырь, в яйцо, и ни один рабочий не мог заниматься этим ремеслом более четырнадцати лет. То же самое относится к тем, кто работает над изготовлением фаянса или фарфора, а также к рудокопам.
Существует масса вредных профессий: живопись, работа с политурой, работа с оловом; позолотчики по металлу, чесальщики шерсти: они почти все страдают грудью и глазами; наборщики почти все погибают от болезни ног.
В случае столбняка тело теряет гибкость, оно становится нечувствительным, теряет способность двигаться;
живет только голова; то же самое происходит при параличе.
Каталепсия.
Нет глубоких мыслителей, нет людей с пылким воображением, которые не были бы подвержены мгновенным каталепсиям.
Достаточно какой-нибудь непривычной мысли, какой-нибудь странной отвлекающей связи, чтобы забыться. Мы возвращаемся из этого состояния, как из сновидения; мы спрашиваем своих слушателей: что со мной было? что я говорил? Иногда продолжаешь свою речь так, словно она не была прервана. Доказательство тому — случай с голландским проповедником.
Квиетисты преподают уроки каталепсии своим последовательницам, чтобы наслаждаться ими без их ведома. Эти уроки проводятся постепенно: от поцелуя до прикосновения к груди, от прикосновения к груди до прикосновения к детородным частям, от детородных частей до последнего наслаждения во всей его полноте. Лишь тогда, когда духовник целиком в своей исповеднице, она целиком в боге. Это — искусство.
Чем становится мнимая связь души с телом в случае каталепсии, когда животное доведено до состояния существа, как в случае с завершением наслаждения?
Лихорадка.
Врач.— Если бы мы умели сообщать лихорадку, то мы умели бы делать человека мудрым или безумным, мы могли бы сделать остроумным глупца. Нередки примеры людей тупых в здоровом состоянии и полных живости, остроумия и красноречия во время лихорадки.
Это объясняется тем, что все таланты, которые предполагают энтузиазм, граничат с безумием. Это объясняется тем, что энтузиазм есть своего рода лихорадка.
Посмотрите на этого молодого скульптора со стекой в руке, стоящего перед столиком с глиной; его глаза горят;
его движения быстры и беспорядочны; он задыхается, пот течет у него со лба; лицо его дышит страстью, которую он хочет передать; он поднимает глаза к небу, он склоняет голову на одно плечо, вот-вот он упадет в обморок; если ему надо выразить гнев, он скрежещет зубами; если — нежность, то он словно забывает себя; если — отчаяние, то черты его лица удлиняются, его рот наполовину открывается, его члены как бы коченеют; если — презрение, его верхняя губа приподнимается; если — иронию, он лукаво улыбается. Я щупаю его пульс — у него лихорадка.
Отличительные особенности человека — в его мозге, а не в его внешней организации.
Я видел одного человека-обезьяну. Он думал не больше, чем обезьяна. Он подражал, как обезьяна. Он был зловреден, как обезьяна. Он непрерывно двигался, как обезьяна. Его мысли были так же несвязны, как у обезьяны. Он сердился, он успокаивался, у него не было стыда, как у обезьяны.
Родные, друзья способны от страха и горя гораздо легче схватить заразительную болезнь, чем равнодушный врач. Страх способствует распространению чумы.
То, что является ядом для одного животного, не является им для другого.
Есть болезни, которые вырождаются в тик. Одна знакомая мне женщина, конечно не без причины, стала подверженной судорожному дрожанию или подергиванию всей нервной системы, но это подергивание, сделавшись привычным, продолжалось тогда, когда причины уже не было; оно превратилось в настоящую привычку. Доказательством этого является то, что подергивание не причиняло ей никаких неприятностей и она сохранила его при других болезнях, не имевших никакой связи с тиком. Болезни эти ни усиливались, ни ослаблялись от тика, лечение их не требовало других лекарств; лекарства не оказывали ни более сильного, ни более слабого действия; тик же продолжался и после излечения других болезней. Первоначальной причиной этого подергивания было преждевременное прекращение менструаций в возрасте восемнадцати-девятнадцати лет.
Способности человека утрачиваются безвозвратно; равным образом они утрачиваются мгновенно; это та же самая причина, действие которой продолжается или прекращается.
Примеры можно заимствовать из случаев усталости, болезни, выздоровления, страсти, опьянения, сна.
Таким образом, человек бывает попеременно остроумным или тупым, терпеливым или раздражительным и никогда не бывает одинаковым. Самый постоянный человек — это тот, который меняется меньше всего.
Мне рассказывали здесь (в Голландии) довольно странный факт, именно что каменотесы, работающие над песчаником, погибают от чахотки. Пыль песчаника проникает ив плотно закупоренную бутылку, в пузырь, в яйцо, и ни один рабочий не мог заниматься этим ремеслом более четырнадцати лет. То же самое относится к тем, кто работает над изготовлением фаянса или фарфора, а также к рудокопам.
Существует масса вредных профессий: живопись, работа с политурой, работа с оловом; позолотчики по металлу, чесальщики шерсти: они почти все страдают грудью и глазами; наборщики почти все погибают от болезни ног.
В случае столбняка тело теряет гибкость, оно становится нечувствительным, теряет способность двигаться;
живет только голова; то же самое происходит при параличе.
Каталепсия.
Нет глубоких мыслителей, нет людей с пылким воображением, которые не были бы подвержены мгновенным каталепсиям.
Достаточно какой-нибудь непривычной мысли, какой-нибудь странной отвлекающей связи, чтобы забыться. Мы возвращаемся из этого состояния, как из сновидения; мы спрашиваем своих слушателей: что со мной было? что я говорил? Иногда продолжаешь свою речь так, словно она не была прервана. Доказательство тому — случай с голландским проповедником.
Квиетисты преподают уроки каталепсии своим последовательницам, чтобы наслаждаться ими без их ведома. Эти уроки проводятся постепенно: от поцелуя до прикосновения к груди, от прикосновения к груди до прикосновения к детородным частям, от детородных частей до последнего наслаждения во всей его полноте. Лишь тогда, когда духовник целиком в своей исповеднице, она целиком в боге. Это — искусство.
Чем становится мнимая связь души с телом в случае каталепсии, когда животное доведено до состояния существа, как в случае с завершением наслаждения?
Лихорадка.
Врач.— Если бы мы умели сообщать лихорадку, то мы умели бы делать человека мудрым или безумным, мы могли бы сделать остроумным глупца. Нередки примеры людей тупых в здоровом состоянии и полных живости, остроумия и красноречия во время лихорадки.
Это объясняется тем, что все таланты, которые предполагают энтузиазм, граничат с безумием. Это объясняется тем, что энтузиазм есть своего рода лихорадка.
Посмотрите на этого молодого скульптора со стекой в руке, стоящего перед столиком с глиной; его глаза горят;
его движения быстры и беспорядочны; он задыхается, пот течет у него со лба; лицо его дышит страстью, которую он хочет передать; он поднимает глаза к небу, он склоняет голову на одно плечо, вот-вот он упадет в обморок; если ему надо выразить гнев, он скрежещет зубами; если — нежность, то он словно забывает себя; если — отчаяние, то черты его лица удлиняются, его рот наполовину открывается, его члены как бы коченеют; если — презрение, его верхняя губа приподнимается; если — иронию, он лукаво улыбается. Я щупаю его пульс — у него лихорадка.
Отличительные особенности человека — в его мозге, а не в его внешней организации.
Я видел одного человека-обезьяну. Он думал не больше, чем обезьяна. Он подражал, как обезьяна. Он был зловреден, как обезьяна. Он непрерывно двигался, как обезьяна. Его мысли были так же несвязны, как у обезьяны. Он сердился, он успокаивался, у него не было стыда, как у обезьяны.
Родные, друзья способны от страха и горя гораздо легче схватить заразительную болезнь, чем равнодушный врач. Страх способствует распространению чумы.
То, что является ядом для одного животного, не является им для другого.
|
|