Скачать 26.7 Кбайт
О загадке воображения, вопросах мировоззрения и неудачах самопознания
Очевидное достоинство этой теории заключается в ее психологической достоверности. Эстетическая оценка словесного или наглядного изображения обыкновенно требует понимания смысла или сюжета, что достигается путем соотнесения с известным порядком вещей в мире, с историческими событиями или отвлеченными идеями. Реконструкция такого контекста требует усилий воображения и рассудка. Аналогичной представляется деятельность познавательных способностей в ситуации, когда рассматривается не произведение искусства, а действительный факт. В последнем случае объектом восприятия обыкновенно становятся отдельные фрагменты действительности, для которых мысленно приходится восстанавливать предысторию, вероятные причины и отношения к другим предметам.
Возвращаясь к вопросу о совершенстве произведений искусства, надо заметить, что эту категорию можно толковать применительно к тому содержанию, которое изображают, либо к форме, качеству и манере изображения. Первое более или менее случайно; изображение прекрасного и совершенного, вообще говоря, не является непременным условием, хотя относительно содержания часто устанавливают ограничения. Второе условие кажется необходимым и можно предположить, что именно совершенство формы объясняет превосходство некоторых произведений искусства над всеми прочими, при относительном сходстве или тождестве их содержания. Изображения, воспроизводящие доступные чувственному восприятию объекты или события, естественно оценивать в зависимости от того, насколько удачно они достигают этого результата. Но, как правило, произведение искусства не имеет буквального и всестороннего сходства с тем, что оно изображает. Подобие ограничивается каким-либо отдельным параметром, например внешней формой. Как говорит Платон в «Государстве»
[8] (по поводу живописи), такое сходство может ввести в заблуждение только детей или людей не очень умных, да и то ненадолго. В данном случае имеет место условность, поскольку произведение искусства вообще соглашаются рассматривать в качестве подобия изображаемого предмета. Это сходство, не столько элементов действительности и объектов искусства, сколько субъективного восприятия и отношения к тем и другим, дает повод рассматривать художественные произведения как подобие предметов и событий реальной жизни, а саму деятельность искусства, со времен Платона и Аристотеля, понимают как подражание («мимесис»), и в частности, иногда говорят о подражании природе.
В некоторых случаях для этого как будто есть основание, однако в других неизбежно возникают недоразумения. Очевидно, искусство далеко не всегда стремится к воспроизведению реальной действительности. Оно часто пренебрегает законами природы, произвольно обращается со временем, допускает немыслимые случайные совпадения или выводит на сцену потусторонние силы. Произведения искусства иногда имеют символическое значение, и в этом случае могут представлять понятия или идеи, которые сами по себе наглядно представлены быть не могут. Для таких искусств, как музыка или абстрактная живопись, вообще затруднительно указать какой-либо объект подражания. Поэтому можно предположить, что целью искусства, вообще говоря, не является создание образов, правдоподобных с точки зрения их сходства с природой или действительностью.
Но в некотором отношении произвольное создание художественной фантазии все же способно вызвать доверие. Это происходит в том случае, когда в произведении искусства обнаруживается своего рода иллюзорный порядок явлений или событий, существующих и подверженных изменениям по собственным имманентным законам. Согласно распространенному выражению, средствами искусства создается иллюзия жизни. Эти слова характерны в том смысле, что живой называется в данном случае самодостаточная реальность с определенной внутренней динамикой, причем остается впечатление, что она содержит больше, чем доступно непосредственному наблюдению. Воспринимая часть, поверхность или фрагмент подобной реальности, можно предполагать и угадывать прочие обстоятельства, происходящие в ней скрытые процессы или события. Это вполне соответствует гипотезе об активном характере эстетического восприятия. Подобное впечатление обыкновенно возникает в том случае, когда вымышленные факты и действия объяснимы и целесообразны, при отсутствии произвольных деталей, посторонних событий или мотивов. Создаваемая воображением картина может быть вполне фантастической, но при этом в ней должны угадываться определенные черты организации. Требуется, чтобы все ее элементы были столь же эффективно и удачно приспособлены к произвольно заданным условиям и правилам, как известные структуры и способы действия целесообразно приспособлены к обстоятельствам действительной жизни. Вследствие этого, при рассмотрении единичных искусственных объектов или изображений, в них обнаруживают присутствие этой гипотетической целесообразности, однако ничего определенного нельзя сказать о том, какие собственно цели она преследует. Такова лишенная определенной цели целесообразность, которую отмечает в произведении искусства И.Кант [6].
Подобные мысли были высказаны еще младшими современниками Канта.
Возвращаясь к вопросу о совершенстве произведений искусства, надо заметить, что эту категорию можно толковать применительно к тому содержанию, которое изображают, либо к форме, качеству и манере изображения. Первое более или менее случайно; изображение прекрасного и совершенного, вообще говоря, не является непременным условием, хотя относительно содержания часто устанавливают ограничения. Второе условие кажется необходимым и можно предположить, что именно совершенство формы объясняет превосходство некоторых произведений искусства над всеми прочими, при относительном сходстве или тождестве их содержания. Изображения, воспроизводящие доступные чувственному восприятию объекты или события, естественно оценивать в зависимости от того, насколько удачно они достигают этого результата. Но, как правило, произведение искусства не имеет буквального и всестороннего сходства с тем, что оно изображает. Подобие ограничивается каким-либо отдельным параметром, например внешней формой. Как говорит Платон в «Государстве»
[8] (по поводу живописи), такое сходство может ввести в заблуждение только детей или людей не очень умных, да и то ненадолго. В данном случае имеет место условность, поскольку произведение искусства вообще соглашаются рассматривать в качестве подобия изображаемого предмета. Это сходство, не столько элементов действительности и объектов искусства, сколько субъективного восприятия и отношения к тем и другим, дает повод рассматривать художественные произведения как подобие предметов и событий реальной жизни, а саму деятельность искусства, со времен Платона и Аристотеля, понимают как подражание («мимесис»), и в частности, иногда говорят о подражании природе.
В некоторых случаях для этого как будто есть основание, однако в других неизбежно возникают недоразумения. Очевидно, искусство далеко не всегда стремится к воспроизведению реальной действительности. Оно часто пренебрегает законами природы, произвольно обращается со временем, допускает немыслимые случайные совпадения или выводит на сцену потусторонние силы. Произведения искусства иногда имеют символическое значение, и в этом случае могут представлять понятия или идеи, которые сами по себе наглядно представлены быть не могут. Для таких искусств, как музыка или абстрактная живопись, вообще затруднительно указать какой-либо объект подражания. Поэтому можно предположить, что целью искусства, вообще говоря, не является создание образов, правдоподобных с точки зрения их сходства с природой или действительностью.
Но в некотором отношении произвольное создание художественной фантазии все же способно вызвать доверие. Это происходит в том случае, когда в произведении искусства обнаруживается своего рода иллюзорный порядок явлений или событий, существующих и подверженных изменениям по собственным имманентным законам. Согласно распространенному выражению, средствами искусства создается иллюзия жизни. Эти слова характерны в том смысле, что живой называется в данном случае самодостаточная реальность с определенной внутренней динамикой, причем остается впечатление, что она содержит больше, чем доступно непосредственному наблюдению. Воспринимая часть, поверхность или фрагмент подобной реальности, можно предполагать и угадывать прочие обстоятельства, происходящие в ней скрытые процессы или события. Это вполне соответствует гипотезе об активном характере эстетического восприятия. Подобное впечатление обыкновенно возникает в том случае, когда вымышленные факты и действия объяснимы и целесообразны, при отсутствии произвольных деталей, посторонних событий или мотивов. Создаваемая воображением картина может быть вполне фантастической, но при этом в ней должны угадываться определенные черты организации. Требуется, чтобы все ее элементы были столь же эффективно и удачно приспособлены к произвольно заданным условиям и правилам, как известные структуры и способы действия целесообразно приспособлены к обстоятельствам действительной жизни. Вследствие этого, при рассмотрении единичных искусственных объектов или изображений, в них обнаруживают присутствие этой гипотетической целесообразности, однако ничего определенного нельзя сказать о том, какие собственно цели она преследует. Такова лишенная определенной цели целесообразность, которую отмечает в произведении искусства И.Кант [6].
Подобные мысли были высказаны еще младшими современниками Канта.
|
|