По мере развития революций умеренные, жирондисты и меньшевики проигрывают радикалам, якобинцам и большевикам. Аналогичные процессы обычно происходят и в войнах по линиям разломов. Умеренные, ставящие перед собой узкие цели, как, например, автономия, а не независимость, не добиваются своих целей посредством переговоров – которые почти всегда на начальной стадии терпят неудачу, – и их дополняют или вытесняют радикалы, стремящиеся к достижению куда более отдаленных целей насильственным путем. В конфликте между моро и филиппинским правительством основную группировку мятежников, Фронт национального освобождения моро, поначалу дополнял Фронт исламского освобождения моро, который занимал намного более крайнюю позицию, а затем – “Абу Сайяф”, отличавшийся еще большим радикализмом и отказавшийся соглашаться с договоренностями о прекращении огня, к которым пришли на переговорах с филиппинским правительством другие группы. В Судане на протяжении 1980-х годов правительство занимало все более и более происламистские позиции, и в начале 1990-х годов христианское движение раскололось, появилась новая группа, Движение за независимость Южного Судана, ставящая своей целью не просто автономию, а независимость. В продолжающемся противостоянии между израильтянами и арабами, стоило поддерживаемой большинством Организации освобождения Палестины сделать несколько шагов в сторону переговоров с израильским правительством, как радикальная группировка “Хамас” поставила под сомнение ее верность палестинцам. В то же время согласие израильского правительства на участие в переговорах вызвало в Израиле протесты и акты насилия со стороны экстремистских религиозных групп. Когда в 1992-1993 годах обострился [c.433] конфликт чеченцев с Россией, в правительстве Дудаева преобладающее влияние приобрели “наиболее радикальные фракции чеченских националистов, выступающие против какого бы то ни было примирения с Москвой, причем умеренные силы были выдавлены в оппозицию”. В Таджикистане произошли аналогичные перемены. “По мере эскалации конфликта в 1992 году таджикские националистическо-демократические группы понемногу уступили исламистским группам, которые оказались более сноровисты в мобилизации сельской бедноты и недовольной городской молодежи. Проповедь ислама также постепенно приобретала все более радикальный характер, по мере того как молодые лидеры бросали вызов традиционной и более прагматической религиозной иерархии”. Как заявил один таджикский лидер: “Я закрываю словарь дипломатии. Я начинаю говорить на языке битвы – это единственно уместный язык, учитывая обстановку, созданную Россией в моей родной стране”


. В Боснии внутри Мусульманской демократической партии действия (SDA) большее влияние приобрела экстремистская националистическая фракция во главе с Алией Изетбеговичем, а не ориентированная на сосуществование различных культур фракция, которую возглавлял Харис Силайджич


.

Экстремисты не всегда будут праздновать победу. Насилие экстремистов – не более чем умеренный компромисс, чтобы положить конец войне по линии разлома. По мере того как растет число жертв и увеличиваются разрушения, зачастую напрасные, с каждой стороны опять появляются умеренные, указывают на “бессмысленность” происходящего и настойчиво добиваются новой попытки переговоров.

В ходе войны многочисленные идентичности постепенно исчезают, и преобладающей становится идентичность, наиболее значимая в конфликте. Такая идентичность почти всегда определяется религией. Психологически религия предоставляет наиболее убедительное и обоснованное оправдание [c.434] для борьбы с “безбожными” силами, которые, как считается, и несут в себе угрозу. Практически это религиозное или цивилизационное сообщество – та более широкая общность, к которой вовлеченная в конфликт местная группа может обратиться за поддержкой. Если в локальной войне между двумя африканскими племенами одно сумеет индентифицировать себя как мусульмане, а другое – как христиане, первое племя может надеяться на саудовские деньги, афганских муджахеддинов и иранское оружие и военных советников, а второе племя может рассчитывать на экономическую и гуманитарную помощь Запада и политическую и дипломатическую поддержку западных правительств. Если только группа не сумеет поступить так, как боснийские мусульмане, и убедительно изобразить себя жертвой геноцида и таким образом возбудить сочувствие Запада, то существенное содействие она может получить только от своих цивилизационных собратьев. Войны вдоль линий разломов по определению являются локальными войнами между локальными группами, имеющими более широкие связи, и значит, они актуализируют цивилизационные идентичности участников конфликта.

Упрочение цивилизационных идентичностей происходило у участников войн по линиям разломов, принадлежащих и к другим цивилизациям, но особенно было заметно у мусульман. Войны по линиям разломов могут иметь начало в семейном, клановом или племенном конфликтах, но поскольку в мусульманском мире идентичности обычно имеют U-образную форму распределения, то по мере борьбы участники-мусульмане расширяют свою идентичность и апеллируют ко всему исламскому сообществу, как бывало даже в случае с таким антифундаменталистом и приверженцем антиклерикализма, как Саддам Хусейн.