Глава XI.
Эротика и эстетика

Аргументы, которыми неоднократно пользовались для обоснования высокой оценки женщины, за немногими исключениями подлежащими дальнейшему разбору, подвергнуты испытанию с точки зрения критической философии, которой не без основания придерживается наше исследование. Мы видели, что аргументы эти испытания не выдержали. Конечно, у нас очень мало основания надеяться, что полемика по этому вопросу будет протекать на суровой почве критической философии. Здесь вспоминается судьба Шопенгауэра, который был очень низкого мнения «о женщинах», но это отрицательное отношение к женщинам неизменно объясняли себе тем, что одна венецианская девушка, с которой он гулял, загляделась на физически более красивого Байрона, проезжавшего мимо них верхом. Словно худшее мнение о женщинах составляет себе тот мужчина, который больше всех пользуется у них успехом!
Вместо того, чтобы опровергать воззрения автора убедительными логическими доводами, вполне достаточно объявить его женоненавистником. Подобный метод борьбы действительно имеет много достоинств. Ненависть никогда не поднимается выше своего объекта, а потому говоря, что человек одержим ненавистью к тому объекту, о котором он высказывает свое суждение, мы тем самым ставим под сомнение искренность, чистоту и достоверность его взглядов. Правда, логической доказательности в подобном приеме мало, но она вполне возмещается гиперболическим характером обвинений, возводимых на него, и патетической защитой, с помощью которой мы охраняем себя от нападений с его стороны. Итак, мы видим, что подобный способ защиты всегда ведет к желательной цели: избавить человека от необходимости высказаться по существу дебатируемого вопроса. Он является наиболее совершенным и надежным оружием в руках огромного множества мужчин, которые упорно не желают вникнуть и понять истинную сущность женщины. Таких мужчин, которые в своих мыслях уделяли бы много места женщине и вместе с тем высоко ставили бы ее, совершенно нет. Есть среди мужчин или глубокие женоненавистники, или такие, которые никогда не думали особенно долго и глубоко о женщине.
В теоретическом споре, безусловно, недопустимо ссылаться на психологические мотивы, которыми руководствуется противник. Еще хуже, когда эта ссылка должна заменять собою доказательства. Я далек от мысли кого либо поучать в теоретическом отношении, говоря, что t –поре о каком нибудь предмете оба противника должны поставить над собою сверхличную идею истины и искать конечных результатов своего спора вне всякой зависимости от конкретных качеств их, как отдельных личностей. Если же одна сторона, придерживаясь строгой логической последовательности своих выводов, привела исследование к определенному, убедительному результату, а другая ограничилась одними только нападками на выводы противника, не доказывая со своей стороны ничего то, в известных случаях, одна сторона имеет полное право упрекнуть противника в непристойности его поведения, лишенного порядочности отношения к процессу строгого логического доказательства, и выложить перед ним все мотивы его настойчивого упрямства. Если бы он сознавал эти мотивы, то сам постарался бы их взвесить с тем, чтобы не стать в прямое противоречие с действительностью. Именно потому, что эти мотивы лежат вне сферы его сознания, он не мог объективно отнестись к самому себе. Поэтому мы в настоящий момент после длинного ряда логических и предметных рассуждении повернем острие анализа и рассмотрим, из каких чувств вытекает пафос феминиста, насколько побуждения его благородны и насколько они по своему существу сомнительны.
Все возражения, которые обыкновенно выставляют против женофоба, покоятся на известном эротическом отношении мужчины к женщине. Это отношение следует принципиально отличать от исключительно полового отношения у животных, от чисто полового отношения, которое по своему объему играет наиболее выдающуюся роль среди людей. Совершенно ошибочно думать, что сексуальность и эротика, половое влечение и любовь– вещи в основе своей совершенно тождественные, что вторая является лишь оправой, лишь утонченной, скрытой формой первого, хотя бы в этом клялись все медики, хотя бы это убеждение разделялось такими людьми, как Кант и Шопенгауэр. Прежде чем перейти к обоснованию этого различия, я хотел бы поговорить об упомянутых двух гениях. Мнение Канта не может быть решающим для нас уже потому, что он меньше кого либо другом был знаком с чувством любви и полового влечения. Он был настолько мало эротичен, что даже не чувствовал потребности путешествовать. Он стоит слишком высоко, слишком чисты его побуждения в этом смысле, чтобы явиться для нас авторитетом в данном вопросе: единственной его возлюбленной, которой он себя вознаградил, была метафизика. Что касается Шопенгауэра, то он скорее понимал чувственную сексуальность, но не сущность высшей эротики. Это можно очень легко доказать. Лицо Шопенгауэра выражает мало доброты, но много жестокости. Нет сомнения, что он больше всех страдал от этой черты своей: людям, насквозь проникнутым чувством сострадания, не приходится создавать этику сострадания.