Философы Индии не останавливаются на частностях. Они бросают беглый взгляд на
частное и тотчас начинают искать обобщенную форму, заключающую в себе все
частности. Поиски всеобщего составляют, таким образом, предмет индийской
философии, как и религии. Жнан ищет обобщения вещей, того одного абсолютного и
обобщенного Существа, зная Которое он будет знать всякую вещь. Бхакта хочет
узнать то обобщенное, абстрактное Лицо, любя Которое он будет любить всю
Вселенную. Таким образом, индийский ум на протяжении всей истории направлялся к
этому замечательному исканию общего во всем - в науке, в психологии, в любви и в
философии.

Поиски бхакты приводят его к заключению, что если кто-нибудь
продолжает любить одно лицо после другого, то он может любить их таким образом
бесконечно, не будучи совсем в состоянии любить мир как целое. Поэтому следует
стремиться прийти к основной мысли, что сумма всей любви - Бог, что сумма
желаний всех душ во Вселенной, свободны ли они, или связаны, или домогаются
освобождения, - Бог. Только тогда возможно для человека проявлять всеобщую
любовь. Бхакта поэтому говорит, что Бог есть самашти, и что видимая природа тот
же Бог, но дифференцировавшийся и проявленный. Если мы любим сумму, мы любим все
ее составляющие. Тогда будет легка любовь к миру и деланье ему добра, но эта
способность получается только посредством любви к Богу; иначе делать добро миру
нельзя. "Все принадлежит Ему, и Он любит меня, а я люблю Его", - говорит бхакта.
При такой любви все становится священным, потому что все - Его, все - Его дети.
Его тело, Его проявление. Как можем мы тогда кого-нибудь обидеть? Как можем
кого-нибудь не любить? С любовью к Богу придет несомненно любовь ко всему во
Вселенной. Чем более мы приблизимся к Богу, тем яснее увидим, что все вещи - в
Нем. Когда душа успеет приобрести блаженство этой высшей любви, она начнет
видеть Его везде. Наше сердце станет тогда вечным источником любви. А когда мы
достигнем посредством этой любви высшего состояния, все маленькие различия между
вещами этого мира исчезнут: человек будет казаться не человеком, но Богом,
животное - не животным, но Богом; даже в тигре мы будем видеть не тигра, но
проявление Бога. Таким образом, в этом высшем состоянии Бхакти, поклонение
обращается ко всякой жизни и ко всякому существу. "Зная, что Хари, Господь, есть
во всякой вещи, мудрый должен проявлять неуклонную любовь ко всем
существам".

Результатом этого рода напряженной, всепоглощающей любви
является чувство совершенного самопожертвования и убеждение, что ничто не
враждебно нам. Тогда любящая душа способна сказать при боли: "Добро пожаловать,
боль", и при несчастьи: "Добро пожаловать, несчастье, - вы также от
Возлюбленного". Приползшей к ней змее она скажет: "Добро пожаловать, змея". И,
даже если придет смерть, такой бхакта будет приветствовать и ее улыбкой. Он
скажет: "Блажен я, что они все пришли ко мне, все мои желанные". Бхакта в этом
состоянии совершенного отречения, происходящего от сильной любви к Богу и всему,
что Его, перестает отличать удовольствие от страдания, насколько они касаются
его. Он теперь не знает, что значит жаловаться на боль или страдание, и этот род
безропотной покорности воле Бога, Который весь - любовь, - более ценное
приобретение, чем всякая слава великих и геройских подвигов.

Для большинства человечества тело составляет все. Для них вся
Вселенная - тело, и телесные наслаждения важнее всего. Этот демон поклонения
телу и телесным вещам вселился во всех нас. Мы можем пускаться в возвышенные
разговоры и очень высоко заноситься в область рассудка, но все же остаемся
похожими на ястреба, которого ум направлен вниз, на кусок падали. Зачем,
например, спасать наше тело от тигра? Почему не отдать его? Тигр останется очень
доволен, и это будет своего рода самопожертвование и богопочитание. Дойти до
такого полного осуществления идеи самоотречения, когда чувство своего "я"
совершенно утрачено, - значит подняться на такую головокружительную высоту
религии любви, до которой только немногие в этом мире когда-либо добирались; но,
пока человек не достиг этой высшей степени всегда готового и всегда желаемого
самопожертвования, он не может быть совершенным бхактой. Как бы мы ни заботились
о сохранении наших тел, они все-таки в конце концов разрушатся; между ними нет
вечных. Так пусть же они погибнут на служении другим. "Богатство, и даже
самую жизнь, мудрый всегда держит наготове для служения другим. В этом мире
верно одно - смерть, и гораздо лучше, чтобы тело умерло для хорошего дела, чем
для дурного". Мы можем влачить нашу жизнь пятьдесят или сто лет, но что же будет
после? Все, что представляет собою результат соединения, должно распасться и
умереть, и для нашего тела настанет время, когда оно разложится.