Скачать 58.68 Кбайт
Основы метафизики нравственности
Точно так же
дело обстоит и с дарами счастья. Власть, богатство, почет, даже здоровье и
вообще хорошее состояние и удовлетворенность своим состоянием под именем
счастья внушают мужество, а тем самым часто и надменность, когда нет доброй
воли, которая исправляла бы и делала всеобще-целесообразным влияние этих
даров счастья на дух и вместе с тем также и самый принцип действования.
Нечего и говорить, что разумному беспристрастному наблюдателю никогда не
может доставить удовольствие даже вид постоянного преуспеяния человека,
которого не украшает ни одна черта чистой и доброй воли; таким образом,
добрая воля составляет, по-видимому, непременное условие даже достойности
быть счастливым.
Некоторые свойства благоприятствуют даже самой этой доброй воле и могут
очень облегчить ее дело; однако, несмотря на это, они не имеют никакой
внутренней безусловной ценности, а всегда предполагают еще добрую волю,
которая умеряет глубокое уважение, справедливо, впрочем, им оказываемое, и
не позволяет считать их безусловно добрыми. Обуздание аффектов и страстей,
самообладание и трезвое размышление не только во многих отношениях хороши,
но, по-видимому, составляют даже часть внутренней ценности личности; однако
многого недостает для того, чтобы объявить эти свойства добрыми без
ограничения (как бы безусловно они ни прославлялись древними). Ведь без
принципов доброй воли они могут стать в высшей степени дурными, и
хладнокровие злодея делает его не только гораздо более опасным, но и
непосредственно в наших глазах еще более омерзительным, нежели считали бы
его таким без этого свойства.
Добрая воля добра не благодаря тому, что она приводит в действие или
исполняет; она добра не в силу своей пригодности к достижению какой-нибудь
поставленной цели, а только благодаря волению, т. е. сама по себе.
Рассматриваемая сама по себе, она должна быть ценима несравненно выше, чем
все, что только могло бы быть когда-нибудь осуществлено ею в пользу
какой-нибудь склонности и, если угодно, даже в пользу всех склонностей,
вместе взятых. Если бы даже в силу особой немилости судьбы или скудного
наделения суровой природы эта воля была совершенно не в состоянии
достигнуть своей цели; если бы при всех стараниях она ничего не добилась и
оставалась одна только добрая воля (конечно, не просто как желание, а как
применение всех средств, поскольку они в нашей власти),-то все же она
сверкала бы подобно драгоценному камню сама по себе как нечто такое, что
имеет в самом себе свою полную ценность. Полезность или бесплодность не
могут ни прибавить ничего к этой ценности, ни отнять что-либо от нее. И то
и другое могло бы служить для доброй воли только своего рода обрамлением,
при помощи которого было бы удобнее ею пользоваться в повседневном обиходе
или обращать на себя внимание недостаточно сведущих людей; но ни то ни
другое не может служить для того, чтобы рекомендовать добрую волю знатокам
и определить ее ценность.
При всем том в этой идее об абсолютной ценности чистой воли, которой мы
даем оценку, не принимая в расчет какой-либо пользы, 'есть что-то столь
странное, что, несмотря на все согласие с ней даже обыденного разума, все
же необходимо возникает подозрение: быть может, только безудержное
сумасбродство скрыто лежит в основе и, быть может, мы неправильно понимаем
намерение природы, которая предназначила разум управлять нашей волей.
Попытаемся поэтому рассмотреть эту идею с этой точки зрения.
Что касается природных способностей органического существа, т. е.
целесообразно устроенного для жизни, мы принимаем за аксиому то, что в нем
нет ни одного органа для какой-нибудь цели, который не был бы самым удобным
для этой цели и наиболее соответствующим ей. Если бы в отношении существа,
обладающего разумом и волей, истинной целью природы было сохранение его,
его преуспеяние - одним словом, его счастье, то она распорядилась бы очень
плохо, возложив на его разум выполнение этого своего намерения. В самом
деле, все поступки, какие ему следует совершать для этого, и все правила
его поведения были бы предначертаны ему гораздо точнее инстинктом и с
помощью его можно было бы достигнуть указанной цели гораздо вернее, чем это
может быть когда-либо сделано при помощи разума. Если же вдобавок
покровительствуемое существо должно было быть наделено разумом, то этот
разум должен был бы служить ему только для того, чтобы размышлять о
счастливой склонности своей природы, восхищаться и радоваться ей и
благодарить за нее благодетельную причину, но не для того, чтобы подчинять
слабому и обманчивому руководству его свою способность желания и
ввязываться в намерение природы.
дело обстоит и с дарами счастья. Власть, богатство, почет, даже здоровье и
вообще хорошее состояние и удовлетворенность своим состоянием под именем
счастья внушают мужество, а тем самым часто и надменность, когда нет доброй
воли, которая исправляла бы и делала всеобще-целесообразным влияние этих
даров счастья на дух и вместе с тем также и самый принцип действования.
Нечего и говорить, что разумному беспристрастному наблюдателю никогда не
может доставить удовольствие даже вид постоянного преуспеяния человека,
которого не украшает ни одна черта чистой и доброй воли; таким образом,
добрая воля составляет, по-видимому, непременное условие даже достойности
быть счастливым.
Некоторые свойства благоприятствуют даже самой этой доброй воле и могут
очень облегчить ее дело; однако, несмотря на это, они не имеют никакой
внутренней безусловной ценности, а всегда предполагают еще добрую волю,
которая умеряет глубокое уважение, справедливо, впрочем, им оказываемое, и
не позволяет считать их безусловно добрыми. Обуздание аффектов и страстей,
самообладание и трезвое размышление не только во многих отношениях хороши,
но, по-видимому, составляют даже часть внутренней ценности личности; однако
многого недостает для того, чтобы объявить эти свойства добрыми без
ограничения (как бы безусловно они ни прославлялись древними). Ведь без
принципов доброй воли они могут стать в высшей степени дурными, и
хладнокровие злодея делает его не только гораздо более опасным, но и
непосредственно в наших глазах еще более омерзительным, нежели считали бы
его таким без этого свойства.
Добрая воля добра не благодаря тому, что она приводит в действие или
исполняет; она добра не в силу своей пригодности к достижению какой-нибудь
поставленной цели, а только благодаря волению, т. е. сама по себе.
Рассматриваемая сама по себе, она должна быть ценима несравненно выше, чем
все, что только могло бы быть когда-нибудь осуществлено ею в пользу
какой-нибудь склонности и, если угодно, даже в пользу всех склонностей,
вместе взятых. Если бы даже в силу особой немилости судьбы или скудного
наделения суровой природы эта воля была совершенно не в состоянии
достигнуть своей цели; если бы при всех стараниях она ничего не добилась и
оставалась одна только добрая воля (конечно, не просто как желание, а как
применение всех средств, поскольку они в нашей власти),-то все же она
сверкала бы подобно драгоценному камню сама по себе как нечто такое, что
имеет в самом себе свою полную ценность. Полезность или бесплодность не
могут ни прибавить ничего к этой ценности, ни отнять что-либо от нее. И то
и другое могло бы служить для доброй воли только своего рода обрамлением,
при помощи которого было бы удобнее ею пользоваться в повседневном обиходе
или обращать на себя внимание недостаточно сведущих людей; но ни то ни
другое не может служить для того, чтобы рекомендовать добрую волю знатокам
и определить ее ценность.
При всем том в этой идее об абсолютной ценности чистой воли, которой мы
даем оценку, не принимая в расчет какой-либо пользы, 'есть что-то столь
странное, что, несмотря на все согласие с ней даже обыденного разума, все
же необходимо возникает подозрение: быть может, только безудержное
сумасбродство скрыто лежит в основе и, быть может, мы неправильно понимаем
намерение природы, которая предназначила разум управлять нашей волей.
Попытаемся поэтому рассмотреть эту идею с этой точки зрения.
Что касается природных способностей органического существа, т. е.
целесообразно устроенного для жизни, мы принимаем за аксиому то, что в нем
нет ни одного органа для какой-нибудь цели, который не был бы самым удобным
для этой цели и наиболее соответствующим ей. Если бы в отношении существа,
обладающего разумом и волей, истинной целью природы было сохранение его,
его преуспеяние - одним словом, его счастье, то она распорядилась бы очень
плохо, возложив на его разум выполнение этого своего намерения. В самом
деле, все поступки, какие ему следует совершать для этого, и все правила
его поведения были бы предначертаны ему гораздо точнее инстинктом и с
помощью его можно было бы достигнуть указанной цели гораздо вернее, чем это
может быть когда-либо сделано при помощи разума. Если же вдобавок
покровительствуемое существо должно было быть наделено разумом, то этот
разум должен был бы служить ему только для того, чтобы размышлять о
счастливой склонности своей природы, восхищаться и радоваться ей и
благодарить за нее благодетельную причину, но не для того, чтобы подчинять
слабому и обманчивому руководству его свою способность желания и
ввязываться в намерение природы.
|
|