Скачать 11.81 Кбайт
Разговор философа с женой маршала де***
Бруно или более опьянен своими заслугами,
чем Бохола.
Герцогиня. Историю товарища св. Бруно я читала, но
никогда не слыхала о вашем Бохола.
Дидро. Это—иезуит из Пинска, в Литве; умирая, он оставил
шкатулку с деньгами и записку, написанную и подписанную
его рукой.
Герцогиня. Что же говорилось в этой записке?
Дидро. Она составлена так: “Я прошу моего дорогого
собрата, хранителя этой шкатулки, открыть ее тогда, когда
я начну творить чудеса. Хранящиеся в ней деньги послужат
на покрытие расходов по церемонии причисления меня к лику
святых. В подтверждение моих добродетелей прилагаю
несколько собственноручных заметок, очень полезных для
лиц, которые задумают написать мою биографию”.
Герцогиня. Можно умереть со смеха.
Дидро. Мне, мадам, а не вам,— ваш бог не любит шуток.
Герцогиня. Вы правы.
Дидро. Мадам, нетрудно совершить тяжкий грех против
b`xecn закона.
Герцогиня. Согласна.
Дидро. Суд, который решит вашу судьбу, очень строг.
Герцогиня, Правда.
Дидро. И если вы полагаетесь на свидетельства вашей
религии относительно числа избранных, то оно очень
ничтожно.
Герцогиня. О, я не янсенистка, я вижу медаль только с
лицевой стороны: кровь Иисуса Христа покрывает в моих
глазах огромное пространство, я мне казалось бы очень
странным, если бы дьявол, который не посылал бы на смерть
своего сына, имел больший успех.
Дидро. Но разве вы осуждаете Сократа, Фокиона, Аристида,
Катона, Траяна, Марка Аврелия?
Герцогиня. Да ну вас! Только дикари могли бы так думать.
Св. Павел говорит, что каждый будет судим по закону,
который он знал, и св. Павел прав.
Дидро. А по какому закону будет судим неверующий?
Герцогиня. Ваш случай несколько иной. Вы один из тех
проклятых жителей Хоразина и Вифсаиды, которые закрыли
глаза на просвещавший их свет и заткнули уши, чтобы не
слышать голоса истины, которую им говорили.
Дидро. Мадам, жители этих городов были бы единственными в
своем роде людьми, если бы от них зависело верить или не
верить.
Герцогиня. Если бы они были созданы в Тире и Сидоне, они
увидели бы чудеса, которые заставили бы их принести
покаяние.
Дидро. Это значит, что жители Тира и Сидона были умными
людьми, а жители Хоразина и Вифсаиды — глупыми. Но разве
тот, кто создал глупцов, накажет их за то, что они глупы?
Я только что рассказал об одном истинном факте, у меня
является желание рассказать вам сказку. Один молодой
мексиканец... Но господин герцог?
Герцогиня. Я пошлю узнать, можно ли его видеть. Ну, так
что же ваш молодой мексиканец?
Дидро. Утомленный работой, он бродил однажды по берегу
моря. Он увидел доску, которая одним концом погружалась в
воду, а другим упиралась в берег. Он сел на эту доску и,
окидывая своим взором обширное развернувшееся перед ним
пространство, сказал про себя: “Несомненно, моя бабушка
говорила вздор, когда рассказывала мне историю о каких-то
людях, когда-то высадившихся на этот берег и прибывших
сюда из какой-то страны, лежащей по ту сторону наших
морей. Нет здравого смысла в этом рассказе: разве я не
вижу, что море граничит с небесами? И могу ли я,
наперекор моим чувствам, верить старой басне, которая
возникла неизвестно когда, которую каждый переделывает на
свой лад и которая не что иное, как сплетение нелепостей,
из-за которых рассказчики готовы выцарапать друг другу
глаза?” В то время как он рассуждал таким образом,
вздымающиеся волны убаюкивали его, и он заснул. Пока он
спал, ветер усилился, волны подняли доску, на которой он
лежал, и вот наш молодой разумник поплыл.
Герцогиня, Увы, это — изображение нашей судьбы: каждый из
нас сидит на доске, поднимается ветер, и волны уносят
нас.
Дидро. Когда он проснулся, он был уже далеко от материка.
Наш мексиканец очень удивился, очутившись среди открытого
океана, и еще больше удивился, когда, потеряв из виду
берег, по которому он только что прогуливался, увидел,
wrn море со всех сторон сливается с небесами. Тогда в нем
зародилось сомнение, не ошибался ли он и не попадет ли
он, если ветер не затихнет, на тот берег и к тем людям, о
которых так часто рассказывала ему бабушка.
Герцогиня. Вы ни слова не говорите мне о его испуге.
Дидро. Он вовсе не чувствовал испуга. Он говорил про
себя: “Не беда, лишь бы удалось пристать к берегу.
Положим, я рассуждал как безумец, но я был искренен с
самим собою, а это все, что можно требовать от меня. Если
иметь ум — не добродетель, то не иметь его — не порок”.
Тем временем ветер дул не переставая, молодой человек все
плыл на доске, и наконец вдали показался незнакомый
берег: мексиканец пристает, и вот он ужо на берегу.
Герцогиня. Мы все когда-нибудь сойдемся там.
Дидро. Я этого желаю: где бы ни было, мне всегда будет
лестно быть вам приятным.
чем Бохола.
Герцогиня. Историю товарища св. Бруно я читала, но
никогда не слыхала о вашем Бохола.
Дидро. Это—иезуит из Пинска, в Литве; умирая, он оставил
шкатулку с деньгами и записку, написанную и подписанную
его рукой.
Герцогиня. Что же говорилось в этой записке?
Дидро. Она составлена так: “Я прошу моего дорогого
собрата, хранителя этой шкатулки, открыть ее тогда, когда
я начну творить чудеса. Хранящиеся в ней деньги послужат
на покрытие расходов по церемонии причисления меня к лику
святых. В подтверждение моих добродетелей прилагаю
несколько собственноручных заметок, очень полезных для
лиц, которые задумают написать мою биографию”.
Герцогиня. Можно умереть со смеха.
Дидро. Мне, мадам, а не вам,— ваш бог не любит шуток.
Герцогиня. Вы правы.
Дидро. Мадам, нетрудно совершить тяжкий грех против
b`xecn закона.
Герцогиня. Согласна.
Дидро. Суд, который решит вашу судьбу, очень строг.
Герцогиня, Правда.
Дидро. И если вы полагаетесь на свидетельства вашей
религии относительно числа избранных, то оно очень
ничтожно.
Герцогиня. О, я не янсенистка, я вижу медаль только с
лицевой стороны: кровь Иисуса Христа покрывает в моих
глазах огромное пространство, я мне казалось бы очень
странным, если бы дьявол, который не посылал бы на смерть
своего сына, имел больший успех.
Дидро. Но разве вы осуждаете Сократа, Фокиона, Аристида,
Катона, Траяна, Марка Аврелия?
Герцогиня. Да ну вас! Только дикари могли бы так думать.
Св. Павел говорит, что каждый будет судим по закону,
который он знал, и св. Павел прав.
Дидро. А по какому закону будет судим неверующий?
Герцогиня. Ваш случай несколько иной. Вы один из тех
проклятых жителей Хоразина и Вифсаиды, которые закрыли
глаза на просвещавший их свет и заткнули уши, чтобы не
слышать голоса истины, которую им говорили.
Дидро. Мадам, жители этих городов были бы единственными в
своем роде людьми, если бы от них зависело верить или не
верить.
Герцогиня. Если бы они были созданы в Тире и Сидоне, они
увидели бы чудеса, которые заставили бы их принести
покаяние.
Дидро. Это значит, что жители Тира и Сидона были умными
людьми, а жители Хоразина и Вифсаиды — глупыми. Но разве
тот, кто создал глупцов, накажет их за то, что они глупы?
Я только что рассказал об одном истинном факте, у меня
является желание рассказать вам сказку. Один молодой
мексиканец... Но господин герцог?
Герцогиня. Я пошлю узнать, можно ли его видеть. Ну, так
что же ваш молодой мексиканец?
Дидро. Утомленный работой, он бродил однажды по берегу
моря. Он увидел доску, которая одним концом погружалась в
воду, а другим упиралась в берег. Он сел на эту доску и,
окидывая своим взором обширное развернувшееся перед ним
пространство, сказал про себя: “Несомненно, моя бабушка
говорила вздор, когда рассказывала мне историю о каких-то
людях, когда-то высадившихся на этот берег и прибывших
сюда из какой-то страны, лежащей по ту сторону наших
морей. Нет здравого смысла в этом рассказе: разве я не
вижу, что море граничит с небесами? И могу ли я,
наперекор моим чувствам, верить старой басне, которая
возникла неизвестно когда, которую каждый переделывает на
свой лад и которая не что иное, как сплетение нелепостей,
из-за которых рассказчики готовы выцарапать друг другу
глаза?” В то время как он рассуждал таким образом,
вздымающиеся волны убаюкивали его, и он заснул. Пока он
спал, ветер усилился, волны подняли доску, на которой он
лежал, и вот наш молодой разумник поплыл.
Герцогиня, Увы, это — изображение нашей судьбы: каждый из
нас сидит на доске, поднимается ветер, и волны уносят
нас.
Дидро. Когда он проснулся, он был уже далеко от материка.
Наш мексиканец очень удивился, очутившись среди открытого
океана, и еще больше удивился, когда, потеряв из виду
берег, по которому он только что прогуливался, увидел,
wrn море со всех сторон сливается с небесами. Тогда в нем
зародилось сомнение, не ошибался ли он и не попадет ли
он, если ветер не затихнет, на тот берег и к тем людям, о
которых так часто рассказывала ему бабушка.
Герцогиня. Вы ни слова не говорите мне о его испуге.
Дидро. Он вовсе не чувствовал испуга. Он говорил про
себя: “Не беда, лишь бы удалось пристать к берегу.
Положим, я рассуждал как безумец, но я был искренен с
самим собою, а это все, что можно требовать от меня. Если
иметь ум — не добродетель, то не иметь его — не порок”.
Тем временем ветер дул не переставая, молодой человек все
плыл на доске, и наконец вдали показался незнакомый
берег: мексиканец пристает, и вот он ужо на берегу.
Герцогиня. Мы все когда-нибудь сойдемся там.
Дидро. Я этого желаю: где бы ни было, мне всегда будет
лестно быть вам приятным.
|
|