После гипноза, и особенно после серии гипнотических внушений, субъект нередко отмечает повышение творческой продуктивности, причем необязательно связанное с характером внушенного образа. Так, некоторые испытуемые В. Л. Райкова после внушения образов великих художников или музыкантов неожиданно начали писать стихи. Такое неспецифическое действие гипноза также свидетельствует о том, что гипноз раскрепощает и мобилизует образное мышление. Об этом же свидетельствует увеличение после гипноза интереса к миру во всех его проявлениях, повышение работоспособности и подъем душевных сил. В этой связи существенно наблюдение, что гипноз, даже без специальной терапевтической направленности, приводит к улучшению самочувствия и психического состояния. Есть основания предполагать, что одним из важных механизмов патогенеза неврозов и психосоматозов является недостаточная действенность образного мышления. Действительно, неспособность к формированию многозначного контекста не только обедняет личность, но и делает человека более уязвимым к разнообразным конфликтным ситуациям, прежде всего к мотивационным конфликтам. Альтернативное, однозначное логико-вербальное мышление часто оказывается бессильным в поисках выхода из таких конфликтов. Все преимущества в таком случае на стороне принципиально неальтернативного образного мышления.
По-видимому, именно с этим связана большая роль образного мышления в механизмах психологической защиты, прежде всего в сновидениях. Между тем у больных психосоматозами и неврозами образное мышление представляется функционально дефектным. Именно с недостаточной активностью образного мышления могут быть связаны исходные трудности при попытке гипнотического воздействия на таких больных, их низкая гипнабельность. Восстановление функциональных возможностей образного мышления в процессе упорной гипнотерапии играет поэтому гораздо более существенную роль, чем устранение под гипнозом определенных конкретных симптомов. Восстановление гипнабельности может рассматриваться как один из критериев излечения (наряду с восстановлением сновидений и творческого потенциала), в то же время это и путь к излечению.
Из всего вышесказанного очевидно, что гипноз человека не имеет ничего общего с так называемым "животным гипнозом". Поведение при последнем, как и характер электрической активности мозга (отсутствие гиппокампального тета-ритма), свидетельствуют о том, что "животный гипноз" всего лишь форма пассивно-оборонительного поведения. Такое поведение только на ранних этапах фило- и онтогенеза выполняет определенную приспособительную функцию, у взрослых же особей является неадаптивным и сопровождается снижением сопротивляемости организма к вредным воздействиям. Оно провоцируется ситуацией угрозы и у человека выражается в чувстве страха, безнадежности и непродуктивной тревоги. Наблюдения, что гипнотическое состояние у испытуемых чаще возникает не при доминировании эмоций страха, а при полном принятии ситуации и доверии к гипнологу, является важным аргументом против тождества животного и человеческого гипноза. Пассивно-оборонительное поведение в принципе противоположно тому активному расширению собственных психических возможностей субъекта, которое достигается при активации образного мышления во время гипноза. Кроме того, не следует забывать, что "подчиненность" инструкциям гипнолога носит ограниченный характер: даже глубоко загипнотизированного невозможно заставить нарушить те нормы поведения, которые интериоризированы и стали собственными мотивами. Следовательно, в гипнотическом состоянии в определенных пределах сохраняется "образ Я", и внушение другого образа возможно только, если он приемлем для личности.
Итак, именно внушение целостного образа позволяет выявить в гипнозе уникальные возможности, о которых сам человек не догадывался. Разумеется, эти возможности именно выявляются, а не привносятся состоянием гипноза.
То, что не содержится в опыте, приобретенном человеком на протяжении жизни, то, что не опирается на потенциальные ресурсы мозга (которые намного превосходят наши самые смелые мечты) — в гипнозе получить не удается. В этом смысле весьма показателен рассказ Макса Тота. Он тоже экспериментировал с внушением раннего возраста и однажды рискнул перейти грань и внушить испытуемому, что он еще не родился. "Никогда я больше этого не повторял, — сказал Тот, — потому что очень испугался: у клиента остановилось дыхание, хотя сердце продолжало работать (как у плода до рождения). Я почувствовал, что теряю контакт с испытуемым (возможно, начиналось кислородное голодание мозга). И в этот момент, к счастью, испытуемый сам вышел из состояния гипноза". В то же время из попытки внушить человеку, что он уже умер, ничего не получалось: он просто ложился навзничь и складывал руки на груди, как, в его представлении, происходит с покойником. В отличие от опыта рождения, реального опыта смерти у большинства из нас, по счастью, нет.
Переживание внушенного образа обладает огромной силой, по-видимому, потому что включает все потенциальные возможности образного мышления, которым в обычной жизни, кроме сновидений, мы в нашей культуре пользуемся очень мало.