Скачать 180.14 Кбайт
Категория бытия в классической западноевропейской философии
Но поскольку к этой точке мы пришли в конце восхождения, принципы которого указаны Аристотелем, очевидно, что она не есть негативность, в которой растворились противоположности. В данной точке реализуется высшая действительность, не выводимая из отдельных элементов противоположения, то есть синтез противоположностей. Так, мыслящее и мыслимое на уровне полной действительности (энтелехии) становятся одним - абсолютным сознанием, общее и единичное - уникальной сущностью.
Способность быть истинным субстратом подводит нас к еще более удивительному свойству первосущности: то, что было на уровне возможности одним из главных признаков сущности - соединять вокруг себя высказывания и качества, но не сказываться самой ни о чем - на уровне действительности выявило свою истинную природу. Субъект для предикатов - это лишь логический прообраз субъекта как такового, действительного подлежащего, в котором совпадают субъективность и субстанциальность. Субъект - он же носитель качеств (то есть несущностных, несамостоятельных идеальностей), он же субстрат противоположностей (то есть источник высшего синтеза) - это не что иное, как личность. Так же как и в случае с принципом совпадения противоположностей, можно заметить, что это свойство столь же необычно для формы греческого философствования, сколь неотъемлемо от имманентной логики его развития. Но у предшественников Аристотеля идея личности была или слишком неявно выражена (например, в платоновской генологии), или слишком многое заимствовала из мифологической лексики. Аристотель впервые дает чисто философскую концепцию личности и тем самым не только вводит тему личности в онтологию, но и вносит понятийность в представление о личности, другими словами, объясняет, что значит вообще быть личностью. В данном месте нецелесообразно выяснять, знали ли греки, что такое "личность", или это понятие впервые появилось в средневековом мировоззрении. Пока достаточно уяснить, что первосущность обладает теми признаками, которые трудно обобщить, избегая понятия "личность".
В самом деле, мы знаем, что действительность сущности - это жизнь. И "Метафизика" и "О душе" указывают на иерархию живого, в которой по мере восхождения возрастают субъективность и самостоятельность. То, что индивид - действительность рода, очевидно именно в случае живой природы. Первосущность - это энтелехия жизни, жизнь в собственном смысле слова. Но высшая реализация жизни есть ум, а высшая реальность ума - мышление о самом себе, то есть полное и безусловное самосознание. Поскольку на этом уровне нет материи, самопознание осуществляется не через другое, а через себя. Поэтому первосущность достигает полной аутентичности, как бы находит себя в себе и не имеет ничего чужого ни внутри, ни снаружи. Отсюда ясно, что и в самом деле, как часто трактуют Аристотеля, действительное существование принадлежит единичному, но это не просто единичное, а еще и единственное. То, что в мире возможного умов много, говорит лишь о том, что они еще не вполне стали личностями, не достигли еще уникального сознания первосущности. Вполне ясно также, что для них путь к действительному существованию лежит не через отказ от индивидуального, не через обезличивающую абстракцию, а через раскрытие личного начала.
Далее, единственно сущее сознание обладает и другими свойствами. Поскольку оно - жизнь и самодвижение, то оно совпадает с исконными греческими представлениями о природе души. "Понятие космической Души у Аристотеля вовсе не отсутствует, но все ее существенные функции переданы Уму", - замечает А. Ф. Лосев {60, 4, 71}. Вместе с сознанием душа энтелехиально обладает свободой, блаженством, истиной, добром и красотой. В Met. XII мы находим фрагментарно выраженное учение о том, что ум - не только самомышление, но и максимум красоты, благо (как в смысле достигнутой цели, так и в смысле наилучшего состояния) и высшее наслаждение. Близкую связь этих понятий-максимумов мы уже встречали в "Филебе" Платона, где они были собраны вокруг блага как центра. У Аристотеля таким центром оказывается понятие сущности, благо же носит скорее атрибутивный характер. Поэтому высшее начало в системе Платона выступает как запредельная мировая цель, а у Аристотеля - как внутримировой смысл. Это различие не исключает возможности сближения обеих концепций, но в системе Платона гораздо труднее рассуждать о первоначале как личности. Еще одно показательное отличие: Платон говорит о блаженстве, присущем абсолютному бытию, только когда речь идет о богах, будь то традиционный или философско-символический смысл употребления слова "боги"; когда же имеется в виду "единое" и "благо", о его состоянии ничего не сообщается. Аристотель, напротив, много внимания уделяет теме блаженства первосущности, без различия употребляя и философскую и теологическую лексику. Кроме цитированных уже фрагментов можно указать на De cael. 279a17-30, Met. 1050b2; Eth. Nik.IX,4; IX.9; De gen. et cor. 336b27-337a7. Везде Аристотель отмечает, что блаженство связано с самим бытием, а на высшем уровне совпадает с ним.
Аристотель особо оговаривает, как мы видели, свободу, присущую первоначалу.
Способность быть истинным субстратом подводит нас к еще более удивительному свойству первосущности: то, что было на уровне возможности одним из главных признаков сущности - соединять вокруг себя высказывания и качества, но не сказываться самой ни о чем - на уровне действительности выявило свою истинную природу. Субъект для предикатов - это лишь логический прообраз субъекта как такового, действительного подлежащего, в котором совпадают субъективность и субстанциальность. Субъект - он же носитель качеств (то есть несущностных, несамостоятельных идеальностей), он же субстрат противоположностей (то есть источник высшего синтеза) - это не что иное, как личность. Так же как и в случае с принципом совпадения противоположностей, можно заметить, что это свойство столь же необычно для формы греческого философствования, сколь неотъемлемо от имманентной логики его развития. Но у предшественников Аристотеля идея личности была или слишком неявно выражена (например, в платоновской генологии), или слишком многое заимствовала из мифологической лексики. Аристотель впервые дает чисто философскую концепцию личности и тем самым не только вводит тему личности в онтологию, но и вносит понятийность в представление о личности, другими словами, объясняет, что значит вообще быть личностью. В данном месте нецелесообразно выяснять, знали ли греки, что такое "личность", или это понятие впервые появилось в средневековом мировоззрении. Пока достаточно уяснить, что первосущность обладает теми признаками, которые трудно обобщить, избегая понятия "личность".
В самом деле, мы знаем, что действительность сущности - это жизнь. И "Метафизика" и "О душе" указывают на иерархию живого, в которой по мере восхождения возрастают субъективность и самостоятельность. То, что индивид - действительность рода, очевидно именно в случае живой природы. Первосущность - это энтелехия жизни, жизнь в собственном смысле слова. Но высшая реализация жизни есть ум, а высшая реальность ума - мышление о самом себе, то есть полное и безусловное самосознание. Поскольку на этом уровне нет материи, самопознание осуществляется не через другое, а через себя. Поэтому первосущность достигает полной аутентичности, как бы находит себя в себе и не имеет ничего чужого ни внутри, ни снаружи. Отсюда ясно, что и в самом деле, как часто трактуют Аристотеля, действительное существование принадлежит единичному, но это не просто единичное, а еще и единственное. То, что в мире возможного умов много, говорит лишь о том, что они еще не вполне стали личностями, не достигли еще уникального сознания первосущности. Вполне ясно также, что для них путь к действительному существованию лежит не через отказ от индивидуального, не через обезличивающую абстракцию, а через раскрытие личного начала.
Далее, единственно сущее сознание обладает и другими свойствами. Поскольку оно - жизнь и самодвижение, то оно совпадает с исконными греческими представлениями о природе души. "Понятие космической Души у Аристотеля вовсе не отсутствует, но все ее существенные функции переданы Уму", - замечает А. Ф. Лосев {60, 4, 71}. Вместе с сознанием душа энтелехиально обладает свободой, блаженством, истиной, добром и красотой. В Met. XII мы находим фрагментарно выраженное учение о том, что ум - не только самомышление, но и максимум красоты, благо (как в смысле достигнутой цели, так и в смысле наилучшего состояния) и высшее наслаждение. Близкую связь этих понятий-максимумов мы уже встречали в "Филебе" Платона, где они были собраны вокруг блага как центра. У Аристотеля таким центром оказывается понятие сущности, благо же носит скорее атрибутивный характер. Поэтому высшее начало в системе Платона выступает как запредельная мировая цель, а у Аристотеля - как внутримировой смысл. Это различие не исключает возможности сближения обеих концепций, но в системе Платона гораздо труднее рассуждать о первоначале как личности. Еще одно показательное отличие: Платон говорит о блаженстве, присущем абсолютному бытию, только когда речь идет о богах, будь то традиционный или философско-символический смысл употребления слова "боги"; когда же имеется в виду "единое" и "благо", о его состоянии ничего не сообщается. Аристотель, напротив, много внимания уделяет теме блаженства первосущности, без различия употребляя и философскую и теологическую лексику. Кроме цитированных уже фрагментов можно указать на De cael. 279a17-30, Met. 1050b2; Eth. Nik.IX,4; IX.9; De gen. et cor. 336b27-337a7. Везде Аристотель отмечает, что блаженство связано с самим бытием, а на высшем уровне совпадает с ним.
Аристотель особо оговаривает, как мы видели, свободу, присущую первоначалу.
|
|