Влияние внетекстовой действительности на формирование художественного
видения и художественной мысли писателя (и других творцов культуры).

Особенно важное значение имеют внетекстовые влияния на ранних этапах
развития человека. Эти влияния облечены в слово (или в другие знаки), и эти
слова- слова других людей, и прежде всего материнские слова. Затем эти
"чужие слова" перерабатываются диалогически в "свои-чужие слова" с помощью
других "чужих слов" (ранее услышанных), а затем и [в] свои слова (так
сказать, с утратой кавычек), носящие уже творческий характер. Роль встреч,
видений, "прозрений", "откровений" и т. п. Отражение этого процесса в
романах воспитания или становления, в автобиографиях, в дневниках, в
исповедях и т. п. См, между прочим. Алексей Ремизов "Подстриженными
глазами. Книга узлов и закрут памяти" (8). Здесь роль рисунков как знаков
для самовыражения. Интересен с этой точки зрения "Клим Самгин" (человек как
система фраз). "Несказанное", его особый характер и роль. Ранние стадии
словесного осознания. "Подсознательное" может стать творческим фактором
лишь на пороге сознания и слова (полусловесное-полузнаковое сознание). Как
входят впечатления природы в контекст моего сознания. Они чреваты словом,
потенциальным словом. "Несказанное" как {передвигающийся предел}, как
"регулятивная идея" (в кантовском смысле) творческого сознания. Процесс
постепенного забвения авторов - носителей чужих слов. Чужие слова
становятся анонимными, при- [366] cваиваются (в переработанном виде,
конечно); сознание {монологизуется}. Забываются и первоначальные
диалогические отношения к чужим словам: они как бы впитываются, вбираются в
освоенные чужие слова (проходя через стадию "своих-чужих слов"). Творческое
сознание, монологизуясь, пополняется анонимами. Этот процесс монологизации
очень важен. Затем монологизованное сознание как одно и единое целое
вступает в новый диалог (уже с новыми внешними чужими голосами).
Монологизованное творческое сознание часто объединяет и персонифицирует
чужие слова, ставшие анонимными чужие голоса в особые символы: "голос самой
жизни", "голос природы", "голос народа", "голос бога" и т. п. Роль в этом
процессе {авторитетного слова}, которое обычно не утрачивает своего
носителя, не становится анонимным.

Стремление овеществить внесловесные анонимные контексты (окружить себя
несловесною жизнью). Один я выступаю как творческая говорящая личность, все
остальное вне меня только вещные условия, как {причины}, вызывающие и
определяющие мое слово. Я не беседую с ними-я {реагирую} на них
механически, как вещь реагирует на внешние раздражения.

Такие речевые явления, как приказания, требования, заповеди, запрещения,
обещания (обетования), угрозы, хвалы, порицания, брань, проклятия,
благословения и т. п., составляют очень важную часть внеконтекстной
действительности. Все они связаны с резко выраженной {интонацией},
способной переходить (переноситься) на любые слова и выражения, не имеющие
прямого значения приказания, угрозы и т. п.

Важен {тон}, отрешенный от звуковых и семантических элементов слова (и
других знаков). Они определяют сложную {тональность} нашего сознания,
служащую эмоционально-ценностным контекстом при понимании (полном,
смысловом понимании) нами читаемого (или слышимого) текста, а также в более
осложненной форме и при творческом создании (порождении) текста.

Задача заключается в том, чтобы {вещную} среду, воздействующую механически
на личность, заставить заговорить, то есть раскрыть в ней потенциальное
слово и тон, превратить ее в смысловой контекст мыслящей, говорящей и
поступающей (в том числе и творящей) личности. В сущности, всякий серьезный
и глубокий самоотчет-исповедь, автобиография, чистая лирика (9) и т. п. это
де- [367] лает. Из писателей наибольшей глубины в таком превращении вещи в
смысл достиг Достоевский, раскрывая поступки и мысли своих главных героев.
Вещь, оставаясь вещью, может воздействовать только на вещи же; чтобы
воздействовать на личности, она должна раскрыть свой {смысловой потенциал},
стать словом, то есть приобщиться к возможному словесно-смысловому
контексту.

При анализе трагедий Шекспира мы также наблюдаем последовательное
превращение всей воздействующей на героев действительности в смысловой
контекст их поступков, мыслей и переживаний: или это прямо слова (слова
ведьм, призрака отца и проч.), или события и обстоятельства, переведенные
на язык осмысливающего потенциального слова (10).

Нужно подчеркнуть, что здесь нет прямого и чистого приведения всего к
одному знаменателю: вещь остается вещью, а слово-словом, они сохраняют свою
сущность и только восполняются смыслом.