Скачать 187.72 Кбайт
Невыносимая легкость бытия.
Именно это и потрясает! А здесь это уже никого не волнует!
Редактор обрадовался, когда в комнату вошла энергичная женщина и прервала их разговор. Она протянула ему папку и сказала: – Репортаж о нудистском пляже.
Будучи человеком тонким, редактор испугался, как бы чешка, фотографировавшая танки, не сочла вид голых людей на пляже слишком фривольным. Поэтому он отодвинул папку достаточно далеко, на край стола, и не мешкая сказал вошедшей женщине: – Хочу представить тебе твою пражскую коллегу. Она принесла превосходные снимки.
Женщина пожала Терезе руку и взяла ее снимки.
– А вы покамест посмотрите мои, – сказала она.
Тереза протянула руку к папке и вытащила из нее фотографии.
– Это прямая противоположность тому, что фотографировали вы, – сказал редактор Терезе едва ли не извиняющимся тоном.
Тереза возразила: – Ну что вы! Это одно и то же.
Никто этой фразы не понял, да и мне совсем нелегко объяснить, что, в сущности, хотела сказать Тереза, приравняв нудистский пляж к русскому вторжению. Просматривая фотографии, она особенно долго задержалась на одной, на которой была изображена семья из четырех человек, стоявших в кружок; голая мать, склонившаяся к детям так, что большие соски свисали у нее вниз, точно у козы или коровы, а с другой стороны в такой же склоненной позе мужчина, чья мошонка также напоминала миниатюрное вымя.
– Вам не нравится? – спросил редактор.
– Отлично сфотографировано.
– Тема вас, вероятно, шокирует, – сказала фотограф. – По вас сразу видно, что на нудистский пляж вы не пошли бы.
– Нет, конечно, – сказала Тереза.
Редактор улыбнулся: – Что ж, нетрудно догадаться, откуда вы приехали. Коммунистические страны ужасно пуританские.
– Голые тела, что тут особенного! – сказала фотограф с материнской мягкостью. – Нормально. А все, что нормально, красиво!
Тереза вспомнила мать, ходившую голой по квартире. И явственно услышала смех, который раздавался за ее спиной, когда она бежала задернуть шторы, чтобы голую мать не увидели из дома напротив.
25
Фотограф позвала Терезу на чашку кофе в буфет.
– Сделанные вами снимки весьма любопытны. Замечу, что вы обладаете особым чутьем женского тела. Вы понимаете, что я имею в виду? Тех девушек в вызывающих позах!
– Тех, что целуются перед русскими танками?
Совершенно точно. Вы могли бы стать первоклассным фотографом в области моды. Для этого вам, разумеется, надо объединиться с манекенщицей. Скорее всего с такой, что тоже подыскивает работу. Вы могли бы сделать пробные фотографии для какой-нибудь фирмы. Конечно, потребуется время, чтобы пробиться. А пока я могу оказать вам одну услугу. Познакомить вас с редактором, который ведет рубрику «Наш сад». Возможно, им нужны фото кактусов, роз и всего такого прочего.
– Большое спасибо, – искренне сказала Тереза, чувствуя, что женщина, сидящая напротив, полна желания помочь ей.
Но тут же подумала: с какой стати ей фотографировать кактусы? В самом деле, она вовсе не хочет повторить то, с чем уже однажды столкнулась в Праге: с борьбой за место, за карьеру, за каждую напечатанную фотографию. Она никогда не была честолюбива из гордости. Она просто хотела спастись от мира матери. Да, для нее это было ясно как день: она делала фотографии с великим старанием, но все свое старание она могла бы приложить к любому другому занятию, поскольку фотография была лишь средством прорваться «дальше и выше» и жить рядом с Томашем.
Она сказала: – Видите ли, мой муж врач и обеспечивает меня. Мне не обязательно заниматься фотографией.
Фотограф сказала: – Не понимаю, как вы можете бросить фотографию, делая такие превосходные снимки?
Конечно, фотография в дни вторжения – это было совсем другое. Эти снимки она делала не ради Томаша. Она делала их из одержимости. Причем не из одержимости фотографией, а из одержимости ненавистью. Но такая ситуация уже никогда не повторится. Впрочем, снимки, что она делала из одержимости, уже никому не нужны, ибо они не актуальны. Лишь кактусы – неизменно актуальная тема. Но кактусы не интересуют ее.
Она сказала: – Вы очень добры ко мне. Но лучше я останусь дома. Мне не обязательно работать.
Фотограф сказала: – И вас бы устроило сидеть дома?
Тереза сказала: – Пожалуй, больше, чем фотографировать кактусы.
Фотограф сказала: – Даже если вы фотографируете кактусы – это ваша жизнь. Если же вы живете только ради мужа – это не ваша жизнь.
Тереза сказала с неожиданным раздражением: – Моя жизнь – это мой муж, а не кактусы.
Фотограф – тоже с раздражением: – Уж не хотите ли вы заверить меня, что вы счастливы?
Тереза сказала (с таким же раздражением): – Конечно, я счастлива!
Фотограф сказала: – Это может утверждать разве что очень… – Она не договорила, о чем подумала.
Тереза закончила ее мысль: – Вы хотите сказать: очень ограниченная женщина.
Фотограф овладела собой и сказала: – Нет, не ограниченная. Старомодная.
Тереза в задумчивости сказала: – Да, вы правы.
Редактор обрадовался, когда в комнату вошла энергичная женщина и прервала их разговор. Она протянула ему папку и сказала: – Репортаж о нудистском пляже.
Будучи человеком тонким, редактор испугался, как бы чешка, фотографировавшая танки, не сочла вид голых людей на пляже слишком фривольным. Поэтому он отодвинул папку достаточно далеко, на край стола, и не мешкая сказал вошедшей женщине: – Хочу представить тебе твою пражскую коллегу. Она принесла превосходные снимки.
Женщина пожала Терезе руку и взяла ее снимки.
– А вы покамест посмотрите мои, – сказала она.
Тереза протянула руку к папке и вытащила из нее фотографии.
– Это прямая противоположность тому, что фотографировали вы, – сказал редактор Терезе едва ли не извиняющимся тоном.
Тереза возразила: – Ну что вы! Это одно и то же.
Никто этой фразы не понял, да и мне совсем нелегко объяснить, что, в сущности, хотела сказать Тереза, приравняв нудистский пляж к русскому вторжению. Просматривая фотографии, она особенно долго задержалась на одной, на которой была изображена семья из четырех человек, стоявших в кружок; голая мать, склонившаяся к детям так, что большие соски свисали у нее вниз, точно у козы или коровы, а с другой стороны в такой же склоненной позе мужчина, чья мошонка также напоминала миниатюрное вымя.
– Вам не нравится? – спросил редактор.
– Отлично сфотографировано.
– Тема вас, вероятно, шокирует, – сказала фотограф. – По вас сразу видно, что на нудистский пляж вы не пошли бы.
– Нет, конечно, – сказала Тереза.
Редактор улыбнулся: – Что ж, нетрудно догадаться, откуда вы приехали. Коммунистические страны ужасно пуританские.
– Голые тела, что тут особенного! – сказала фотограф с материнской мягкостью. – Нормально. А все, что нормально, красиво!
Тереза вспомнила мать, ходившую голой по квартире. И явственно услышала смех, который раздавался за ее спиной, когда она бежала задернуть шторы, чтобы голую мать не увидели из дома напротив.
25
Фотограф позвала Терезу на чашку кофе в буфет.
– Сделанные вами снимки весьма любопытны. Замечу, что вы обладаете особым чутьем женского тела. Вы понимаете, что я имею в виду? Тех девушек в вызывающих позах!
– Тех, что целуются перед русскими танками?
Совершенно точно. Вы могли бы стать первоклассным фотографом в области моды. Для этого вам, разумеется, надо объединиться с манекенщицей. Скорее всего с такой, что тоже подыскивает работу. Вы могли бы сделать пробные фотографии для какой-нибудь фирмы. Конечно, потребуется время, чтобы пробиться. А пока я могу оказать вам одну услугу. Познакомить вас с редактором, который ведет рубрику «Наш сад». Возможно, им нужны фото кактусов, роз и всего такого прочего.
– Большое спасибо, – искренне сказала Тереза, чувствуя, что женщина, сидящая напротив, полна желания помочь ей.
Но тут же подумала: с какой стати ей фотографировать кактусы? В самом деле, она вовсе не хочет повторить то, с чем уже однажды столкнулась в Праге: с борьбой за место, за карьеру, за каждую напечатанную фотографию. Она никогда не была честолюбива из гордости. Она просто хотела спастись от мира матери. Да, для нее это было ясно как день: она делала фотографии с великим старанием, но все свое старание она могла бы приложить к любому другому занятию, поскольку фотография была лишь средством прорваться «дальше и выше» и жить рядом с Томашем.
Она сказала: – Видите ли, мой муж врач и обеспечивает меня. Мне не обязательно заниматься фотографией.
Фотограф сказала: – Не понимаю, как вы можете бросить фотографию, делая такие превосходные снимки?
Конечно, фотография в дни вторжения – это было совсем другое. Эти снимки она делала не ради Томаша. Она делала их из одержимости. Причем не из одержимости фотографией, а из одержимости ненавистью. Но такая ситуация уже никогда не повторится. Впрочем, снимки, что она делала из одержимости, уже никому не нужны, ибо они не актуальны. Лишь кактусы – неизменно актуальная тема. Но кактусы не интересуют ее.
Она сказала: – Вы очень добры ко мне. Но лучше я останусь дома. Мне не обязательно работать.
Фотограф сказала: – И вас бы устроило сидеть дома?
Тереза сказала: – Пожалуй, больше, чем фотографировать кактусы.
Фотограф сказала: – Даже если вы фотографируете кактусы – это ваша жизнь. Если же вы живете только ради мужа – это не ваша жизнь.
Тереза сказала с неожиданным раздражением: – Моя жизнь – это мой муж, а не кактусы.
Фотограф – тоже с раздражением: – Уж не хотите ли вы заверить меня, что вы счастливы?
Тереза сказала (с таким же раздражением): – Конечно, я счастлива!
Фотограф сказала: – Это может утверждать разве что очень… – Она не договорила, о чем подумала.
Тереза закончила ее мысль: – Вы хотите сказать: очень ограниченная женщина.
Фотограф овладела собой и сказала: – Нет, не ограниченная. Старомодная.
Тереза в задумчивости сказала: – Да, вы правы.
|
|