Скачать 15.92 Кбайт
Общение и конвенциональность
Но ведь всякому ясно, что конвенции, которая служила бы знаком искренности, быть не может.
Я должен повторить здесь следующее. "Предложение всегда означает то, что можно обнаружить в скрытой цели при условии искренности, серьезности и т.п. говорящего". Данное положение многие рассматривают как конвенцию, но я с ними не согласен; это в лучшем случае частичный анализ связей между буквальным значением, искренностью и намерениями. Общепризнанных критериев и традиций здесь нет.
Иногда полагают, что язык можно выучить только в атмосфере искренних утверждений (приказов, обещаний и т.д.) . Даже при условии соответствия действительности это еще ничего не доказывает относительно роли конвенций. Но я к тому же весьма скептически смотрю на само это утверждение: частично потому что в значительной степени обучение языку происходит в игре, в разыгрывании ролей, в слушании сказок и историй и т.д., и частично в силу того, что овладение языком не может зависеть в такой степени от "удачи", а именно от "удачи" общения с безыскусными, пуритански-серьезными и прямолинейными приятелями и родителями.
Для игр типа шахмат, покера и т.п. характерно наличие взаимно согласованных критериев не только того, что такое игра, но и того, что такое выигрыш. В этих играх чрезвычайно важен и тот факт, что обычно не возникает никаких проблем относительно их исхода. Для них характерно также то, что выигрыш здесь может быть самоцелью, а игроки представляют себя в качестве желающих выиграть или стремящихся к этому.
Вместе с тем критерии для определения буквального значения высказываний - теории истинности или значения высказывания для слушателя - не могут служить опорой при решении вопроса о том, достиг говорящий своих скрытых целей или нет. Не существует также никакого общего правила, согласно которому говорящий должен представлять себя обладающим какой-то дальней целью, лежащей за использованием им слов в каком-то определенном значении и с определенной силой. Конечная цгль может быть, а может и не быть очевидной; она может способствовать определению слушателем буквального значения, а может и не способствовать этому.
Я прихожу к выводу, что независимость буквального значения высказывания от его скрытой цели (в том смысле, что первое нельзя вывести из последнего) - явление в языке не случайное, оно относится к его сущности. Я называю это свойство языка принципом автономии значения.
С одним из примеров проявления этого принципа мы столкнулись при анализе иллокутивной силы, когда обнаружилось, что то, что определяется как буквальное значение, может рассматриваться затем и как скрытая (неязыковая) цель и даже как содержание иллокутивного акта.
Прежде чем закончить рассмотрение теорий двух первых групп, хотелось бы сделать следующее замечание. Все мои рассуждения вовсе не направлены на то, чтобы доказать отсутствие связи между индикаторами наклонения и идеей определенного иллокутивного акта. Я уверен, что такая связь существует. Например, произнесение предложения в императивном наклонении вполне недвусмысленно проявляет себя как акт приказания, но это просто часть буквального значения произносимых слов, причем она не устанавливает никакой связи - ни конвенциональной, ни какой-либо другой - между илпокутивными намерениями говорящего и его словами.
Есть два совершенно различных тезиса, которые, между тем, легко спутать. Первый (правильный) тезис гласит, что каждое высказывание императивного предложения само маркирует себя (истинно или ложно) как приказание. Второй тезис утверждает существование конвенции о том, что при "стандартных" условиях высказывание императива есть приказ. Первый тезис объясняет различие в значениях между императивными повествовательным предложением (причем различие, существующее совершенно независимо от иллокутивной силы), в то время как второй не может служить таким объяснением, поскольку он постулирует существование конвенции, действующей только при "стандартных" условиях. Нельзя следовать конвенции, одновременно нарушая ее, это будет просто некорректное ее применение. Но различие между императивным и повествовательным предложениями может использоваться (и очень часто вполне корректно используется) в тех ситуациях, когда наклонение и иллокутивная сила не являются "стандартными". Ссылки на варианты типа театральных, когда актер одевает корону и тем самым показывает, что он играет роль короля, здесь не помогут: если это конвенция, то она служит в данном случае для управления буквальным смыслом. Ношение короны, будь то в шутку или всерьез, равнозначно высказыванию "Я король".
Суть этого замечания относится также к той группе теорий, которые пытаются выводить буквальное значение каждой фразы из "стандартных" вариантов ее применения. Поскольку буквальное значение присуще фразе вне зависимости от ее применения, никакая конвенция, действующая лишь в "стандартных" ситуациях, не может придать ей этого значения.
Я должен повторить здесь следующее. "Предложение всегда означает то, что можно обнаружить в скрытой цели при условии искренности, серьезности и т.п. говорящего". Данное положение многие рассматривают как конвенцию, но я с ними не согласен; это в лучшем случае частичный анализ связей между буквальным значением, искренностью и намерениями. Общепризнанных критериев и традиций здесь нет.
Иногда полагают, что язык можно выучить только в атмосфере искренних утверждений (приказов, обещаний и т.д.) . Даже при условии соответствия действительности это еще ничего не доказывает относительно роли конвенций. Но я к тому же весьма скептически смотрю на само это утверждение: частично потому что в значительной степени обучение языку происходит в игре, в разыгрывании ролей, в слушании сказок и историй и т.д., и частично в силу того, что овладение языком не может зависеть в такой степени от "удачи", а именно от "удачи" общения с безыскусными, пуритански-серьезными и прямолинейными приятелями и родителями.
Для игр типа шахмат, покера и т.п. характерно наличие взаимно согласованных критериев не только того, что такое игра, но и того, что такое выигрыш. В этих играх чрезвычайно важен и тот факт, что обычно не возникает никаких проблем относительно их исхода. Для них характерно также то, что выигрыш здесь может быть самоцелью, а игроки представляют себя в качестве желающих выиграть или стремящихся к этому.
Вместе с тем критерии для определения буквального значения высказываний - теории истинности или значения высказывания для слушателя - не могут служить опорой при решении вопроса о том, достиг говорящий своих скрытых целей или нет. Не существует также никакого общего правила, согласно которому говорящий должен представлять себя обладающим какой-то дальней целью, лежащей за использованием им слов в каком-то определенном значении и с определенной силой. Конечная цгль может быть, а может и не быть очевидной; она может способствовать определению слушателем буквального значения, а может и не способствовать этому.
Я прихожу к выводу, что независимость буквального значения высказывания от его скрытой цели (в том смысле, что первое нельзя вывести из последнего) - явление в языке не случайное, оно относится к его сущности. Я называю это свойство языка принципом автономии значения.
С одним из примеров проявления этого принципа мы столкнулись при анализе иллокутивной силы, когда обнаружилось, что то, что определяется как буквальное значение, может рассматриваться затем и как скрытая (неязыковая) цель и даже как содержание иллокутивного акта.
Прежде чем закончить рассмотрение теорий двух первых групп, хотелось бы сделать следующее замечание. Все мои рассуждения вовсе не направлены на то, чтобы доказать отсутствие связи между индикаторами наклонения и идеей определенного иллокутивного акта. Я уверен, что такая связь существует. Например, произнесение предложения в императивном наклонении вполне недвусмысленно проявляет себя как акт приказания, но это просто часть буквального значения произносимых слов, причем она не устанавливает никакой связи - ни конвенциональной, ни какой-либо другой - между илпокутивными намерениями говорящего и его словами.
Есть два совершенно различных тезиса, которые, между тем, легко спутать. Первый (правильный) тезис гласит, что каждое высказывание императивного предложения само маркирует себя (истинно или ложно) как приказание. Второй тезис утверждает существование конвенции о том, что при "стандартных" условиях высказывание императива есть приказ. Первый тезис объясняет различие в значениях между императивными повествовательным предложением (причем различие, существующее совершенно независимо от иллокутивной силы), в то время как второй не может служить таким объяснением, поскольку он постулирует существование конвенции, действующей только при "стандартных" условиях. Нельзя следовать конвенции, одновременно нарушая ее, это будет просто некорректное ее применение. Но различие между императивным и повествовательным предложениями может использоваться (и очень часто вполне корректно используется) в тех ситуациях, когда наклонение и иллокутивная сила не являются "стандартными". Ссылки на варианты типа театральных, когда актер одевает корону и тем самым показывает, что он играет роль короля, здесь не помогут: если это конвенция, то она служит в данном случае для управления буквальным смыслом. Ношение короны, будь то в шутку или всерьез, равнозначно высказыванию "Я король".
Суть этого замечания относится также к той группе теорий, которые пытаются выводить буквальное значение каждой фразы из "стандартных" вариантов ее применения. Поскольку буквальное значение присуще фразе вне зависимости от ее применения, никакая конвенция, действующая лишь в "стандартных" ситуациях, не может придать ей этого значения.
|
|