Скачать 26.37 Кбайт
Против Флакка
Ибо всякий раз, завидев Макрона, Гай говорил: "Сотрем улыбку с уст, потупим взоры - идет наставник, поборник прямоты, новоявленный воспитатель зрелого мужа и самодержца".
4
И вот, узнав, что с этим человеком покончено, Флакк впал в совершенное отчаяние и утерял способность вести дела, ибо решительность и твердость суждений покинули его, А ежели правитель отчаивается в своих силах, то подданные тотчас распускаются, а в особенности приходят в возбужденье те, кому оно свойственно по малым и случайным поводам.
И тут египтяне стоят на первом месте, ибо никто быстрее их не может раздуть из искры пламя бунта. Флакк, оказавшись в столь трудном и даже безвыходном положении, заметался и совершенно переменил свой прежний образ действий (а между тем и мыслительные его способности ослабли!), начавши с ближайшего своего окружения; благонамеренных и расположенных он стал подозревать и гнать, а с записными своими врагами, напротив, примирился и спрашивал их совета во всех делах. А они, отнюдь не утратив былой злобы, лишь сделали вид, что переменились, а на самом деле остались непримиримы и мстительны и, разыгрывая сцены неподдельной дружбы, завладели Флакком совершенно. И стал правитель - подданным, а подданные - владыками; они не только выдвигали самые вредные предложенья, но тотчас утверждали их. Это был Дионисий, прихвостень толпы, Лампон-крючкотвор, Исидор-предводитель черни, сутяга, злодей, возмутитель городов, как называли его чаще всего; они беспрепятственно осуществляли свои решения, и Флакк был нужен им для прикрытия, как бессловесная фигура в маске правителя, но не обладающая властью.
И вот они все вместе замыслили страшное для евреев дело и в личной беседе с Флакком сказали так: "Погибли все твои упования на мальчика Тиберия, пропала и вторая твоя надежда - твой друг Макрон; от самодержца добра не жди. А потому нам нужно найти тебе заступника, который лучше других сумеет умилостивить Гая. И этот заступник - город александрийцев: его всегда чтил дом Августов, а нынешний наш владыка - особенно, и если ты одаришь чем-нибудь александрийцев, они вступятся за тебя. Пожертвуй им евреев - и лучшего подарка не надо".
За этакие речи Флакк был бы должен проклясть и возненавидеть этих людей как смутьянов и врагов общественного блага, однако он поставил свою подпись под их словами. Сначала его нападки были не слишком заметны: он перестал быть беспристрастным судьей в различных спорах, склоняясь только к одной из тяжущихся сторон; он отнял у евреев право голоса: стоило кому-то из них приблизиться, он уходил от разговора и делался неприступен - но только для евреев; потом стал откровенно враждебен.
5
В своем безумии, которому он предался более по наущению, чем по природной склонности, Флакк укрепился еще более благодаря одному событию. Гай Цезарь вручил Агриппе, внуку паря Ирода, царство - треть дедовых владений, ту самую, которую взял дядя Агриппы по отцу - тетрарх Филипп. Агриппа готов был плыть туда, но Гай отсоветовал ему плыть до Сирии из Брундизия: мол, далеко и тяжело, а лучше идти коротким путем через Александрию, дождавшись летних пассатов,- оттуда, дескать, можно быстрее добраться на грузовых судах, и рулевые, там самые опытные, и суда послушны им, как лошади на скачках, и потому идут прямо по курсу. Агриппа послушался - отчасти подчинившись господину, отчасти согласившись с добрым советчиком.
И вот Агриппа спускается к Дикеархее, видит в гавани александрийские суда, готовые к отплытию, садится со своими людьми на судно и, проведя с приятностью несколько дней в пути, достигает места нежданным и неузнанным, а рулевым дает распоряженье (был уже вечер, когда показался Фарос) спустить паруса и стоять на рейде за Фаросом, не слишком, однако, удаляясь от него, а с наступленьем ночи войти в гавань, дабы он, Агриппа, мог сойти на берег, когда все уже разойдутся спать, и без свидетелей явиться в дом, где собирался остановиться. Обставив свое посещение Александрии столь скромно, Агриппа хотел, если получится, и покинуть ее тайно от жителей, ибо явился на этот раз не для обозренья Александрии (он был здесь раньше, когда направлялся в Рим к Тиберию), но только чтобы добраться до своих владений коротким путем.
Александрийцев же распирало от зависти (племя египтян весьма завистливо): они вообще считали чужую удачу несчастьем для себя, а тут были движимы старой и, можно сказать, врожденной ненавистью к евреям и так досадовали, что еврея сделали царем, как будто кого-то из них лишили трона предков. А сотоварищи Флакка снова принялись подзуживать его, стараясь вызвать в нем ту же зависть, которая снедала их самих: "Его прибытие - твое крушенье: тебя не удостаивали столь пышных почестей, все взгляды он приковал к себе великолепьем армии своих телохранителей, оружие которых покрыто серебром и золотом.
4
И вот, узнав, что с этим человеком покончено, Флакк впал в совершенное отчаяние и утерял способность вести дела, ибо решительность и твердость суждений покинули его, А ежели правитель отчаивается в своих силах, то подданные тотчас распускаются, а в особенности приходят в возбужденье те, кому оно свойственно по малым и случайным поводам.
И тут египтяне стоят на первом месте, ибо никто быстрее их не может раздуть из искры пламя бунта. Флакк, оказавшись в столь трудном и даже безвыходном положении, заметался и совершенно переменил свой прежний образ действий (а между тем и мыслительные его способности ослабли!), начавши с ближайшего своего окружения; благонамеренных и расположенных он стал подозревать и гнать, а с записными своими врагами, напротив, примирился и спрашивал их совета во всех делах. А они, отнюдь не утратив былой злобы, лишь сделали вид, что переменились, а на самом деле остались непримиримы и мстительны и, разыгрывая сцены неподдельной дружбы, завладели Флакком совершенно. И стал правитель - подданным, а подданные - владыками; они не только выдвигали самые вредные предложенья, но тотчас утверждали их. Это был Дионисий, прихвостень толпы, Лампон-крючкотвор, Исидор-предводитель черни, сутяга, злодей, возмутитель городов, как называли его чаще всего; они беспрепятственно осуществляли свои решения, и Флакк был нужен им для прикрытия, как бессловесная фигура в маске правителя, но не обладающая властью.
И вот они все вместе замыслили страшное для евреев дело и в личной беседе с Флакком сказали так: "Погибли все твои упования на мальчика Тиберия, пропала и вторая твоя надежда - твой друг Макрон; от самодержца добра не жди. А потому нам нужно найти тебе заступника, который лучше других сумеет умилостивить Гая. И этот заступник - город александрийцев: его всегда чтил дом Августов, а нынешний наш владыка - особенно, и если ты одаришь чем-нибудь александрийцев, они вступятся за тебя. Пожертвуй им евреев - и лучшего подарка не надо".
За этакие речи Флакк был бы должен проклясть и возненавидеть этих людей как смутьянов и врагов общественного блага, однако он поставил свою подпись под их словами. Сначала его нападки были не слишком заметны: он перестал быть беспристрастным судьей в различных спорах, склоняясь только к одной из тяжущихся сторон; он отнял у евреев право голоса: стоило кому-то из них приблизиться, он уходил от разговора и делался неприступен - но только для евреев; потом стал откровенно враждебен.
5
В своем безумии, которому он предался более по наущению, чем по природной склонности, Флакк укрепился еще более благодаря одному событию. Гай Цезарь вручил Агриппе, внуку паря Ирода, царство - треть дедовых владений, ту самую, которую взял дядя Агриппы по отцу - тетрарх Филипп. Агриппа готов был плыть туда, но Гай отсоветовал ему плыть до Сирии из Брундизия: мол, далеко и тяжело, а лучше идти коротким путем через Александрию, дождавшись летних пассатов,- оттуда, дескать, можно быстрее добраться на грузовых судах, и рулевые, там самые опытные, и суда послушны им, как лошади на скачках, и потому идут прямо по курсу. Агриппа послушался - отчасти подчинившись господину, отчасти согласившись с добрым советчиком.
И вот Агриппа спускается к Дикеархее, видит в гавани александрийские суда, готовые к отплытию, садится со своими людьми на судно и, проведя с приятностью несколько дней в пути, достигает места нежданным и неузнанным, а рулевым дает распоряженье (был уже вечер, когда показался Фарос) спустить паруса и стоять на рейде за Фаросом, не слишком, однако, удаляясь от него, а с наступленьем ночи войти в гавань, дабы он, Агриппа, мог сойти на берег, когда все уже разойдутся спать, и без свидетелей явиться в дом, где собирался остановиться. Обставив свое посещение Александрии столь скромно, Агриппа хотел, если получится, и покинуть ее тайно от жителей, ибо явился на этот раз не для обозренья Александрии (он был здесь раньше, когда направлялся в Рим к Тиберию), но только чтобы добраться до своих владений коротким путем.
Александрийцев же распирало от зависти (племя египтян весьма завистливо): они вообще считали чужую удачу несчастьем для себя, а тут были движимы старой и, можно сказать, врожденной ненавистью к евреям и так досадовали, что еврея сделали царем, как будто кого-то из них лишили трона предков. А сотоварищи Флакка снова принялись подзуживать его, стараясь вызвать в нем ту же зависть, которая снедала их самих: "Его прибытие - твое крушенье: тебя не удостаивали столь пышных почестей, все взгляды он приковал к себе великолепьем армии своих телохранителей, оружие которых покрыто серебром и золотом.
|
|