Скачать 95.8 Кбайт
Принципы нравственной философии, или опыт о достоинстве и добродетели,
Если нужно привести в ужас негодяя, они разверзают перед ним адские бездны. Когда требуется ободрить богобоязненную душу, они изображают бога умирающим ради ее спасения. Обратные действия сделали бы первого закоснелым грешником, а второго безумцем. Под действием этих мрачных размышлений характер неизбежно ухудшится, ожесточится и испортится. Если, следуя совету, из страха или по необходимости жертва этих меланхолических идей пытается как-нибудь отвлечься от своего наваждения; если она стремится отдохнуть и развлечься, то какая разница в конце концов? Пока она не откажется от своих занятий, сердце ее останется таким же, изменится лишь видимость. Связанный тигр не обнаруживает своей истинной свирепости, но от этого он не становится менее свирепым. Если разбить связывающую его цепь, будет ли он менее кровожадным? Нет, конечно. Что же может сотворить столь неумело поданная религия? Существо обладает такими же запасами печали, его горести становятся еще многочисленнее и неотступнее, а духовные наслаждения — слабее и реже. Итак, оно остается у разбитого корыта, но притом все принимает для него болезненный и извращенный вид.
Если нам скажут, что, действительно, в безнадежных обстоятельствах, при расстройстве домашних дел, при нескончаемой цепи злоключений огорчение и дурное настроение могут овладеть характером и испортить его, но что не следует опасаться этого несчастья при достатке и благополучии и что жизненные удобства и привычные подарки судьбы — достаточно мощная преграда против покушений на характер, мы ответим, что, чем более благоприятны, спокойны и удобны условия человеческого существования, тем несноснее, неприятнее и мучительнее для существа малейшие помехи, самые незначительные происшествия и огорчения; что, чем оно независимее и свободнее, тем легче причинить ему огорчение, задеть и оскорбить его и что вследствие этого оно тем более стремится найти прибежище в общественных аффектах, чтобы обезопасить себя от жестокости. Это можно наглядно доказать на примере тиранов, власть которых, основанная на преступлении, поддерживается лишь страхом.
Что же касается безмятежности духа, то убедиться в том, что лишь общественные аффекты способны обеспечить это счастье, можно следующим образом. Безусловно, не вызовет возражений, что такое существо, как человек, разум и рассудок которого достигают зрелости лишь после довольно длительных упражнений, основывается или основывался на том, что происходит в нем самом, знает свой собственный характер, привычные для него чувства, одобряет или не одобряет свое поведение, судит о своих аффектах. Известно также, что если это существо само по себе было бы неспособно к критическим изысканиям, то в обществе хватает сострадательных людей, всегда готовых прийти ему на помощь своими познаниями, что любители делать внушения и высказывать свои мнения часто встречаются и что их даже больше, чем нужно. К тому же этому внутреннему надзору подвергаются и властелины мира, и баловни судьбы. Все уловки лести чаще всего сводятся к тому, чтобы облегчить им этот надзор; эти фальшивые портреты призваны напоминать им, кем они являются в действительности. Добавим к этому, что, чем тщеславнее человек, тем менее ему приятно, если на него не обращают внимания. Себялюбие созерцает само себя; но когда полное безразличие к тому, что имеет ценность, делает человека ленивым и он перестает изучать сам себя, притворная заботливость к окружающим и суетное и завистливое стремление заработать добрую славу будут способствовать тому, что наше поведение и характер будут все чаще становиться предметом наших размышлений. Так или иначе всякое мыслящее существо по природе своей вынуждено иметь перед глазами самого себя и постоянно созерцать красочные картины своих поступков, своего характера и поведения. Эти предметы, которые его лично затрагивают и повсюду его преследуют, без конца возникают в его уме;
однако если для того, у кого нет общественных аффектов, нет ничего более назойливого, утомительного и досадного, чем их наличие, то для того, кто бережно сохранил эти аффекты, нет ничего более приятного, радостного и привлекательного.
Есть две вещи, жестоко терзающие всякое разумное существо,— это внутреннее ощущение несправедливости своего поступка или поведения по отношению к окружающим или же воспоминание о нелепой выходке или о вредном для его интересов и его счастья поведении.
Первое из этих терзаний в морали или теологии называют совестью. Бояться бога еще не означает иметь совесть. Приходить в ужас от нечистой силы, колдовства, чародейства, одержимости, заклинаний и всех тех бед, которые может принести неправедное, злобное и дьявольское создание, не означает становиться более совестливым. Бояться бога, не чувствуя за собой вины, не будучи виновным в каком-нибудь поступке, заслуживающем порицания и наказания, означает обвинять его в несправедливости, злобе и непостоянстве и, следовательно, бояться дьявола, а не бога. Это утверждение нисколько не противоречит omnis homo mendax;
оно означает не что иное, как то, что если бы существовал настолько справедливый человек, что его нельзя было бы ни в чем упрекнуть, то его страх был бы оскорбителен для божества.
Если нам скажут, что, действительно, в безнадежных обстоятельствах, при расстройстве домашних дел, при нескончаемой цепи злоключений огорчение и дурное настроение могут овладеть характером и испортить его, но что не следует опасаться этого несчастья при достатке и благополучии и что жизненные удобства и привычные подарки судьбы — достаточно мощная преграда против покушений на характер, мы ответим, что, чем более благоприятны, спокойны и удобны условия человеческого существования, тем несноснее, неприятнее и мучительнее для существа малейшие помехи, самые незначительные происшествия и огорчения; что, чем оно независимее и свободнее, тем легче причинить ему огорчение, задеть и оскорбить его и что вследствие этого оно тем более стремится найти прибежище в общественных аффектах, чтобы обезопасить себя от жестокости. Это можно наглядно доказать на примере тиранов, власть которых, основанная на преступлении, поддерживается лишь страхом.
Что же касается безмятежности духа, то убедиться в том, что лишь общественные аффекты способны обеспечить это счастье, можно следующим образом. Безусловно, не вызовет возражений, что такое существо, как человек, разум и рассудок которого достигают зрелости лишь после довольно длительных упражнений, основывается или основывался на том, что происходит в нем самом, знает свой собственный характер, привычные для него чувства, одобряет или не одобряет свое поведение, судит о своих аффектах. Известно также, что если это существо само по себе было бы неспособно к критическим изысканиям, то в обществе хватает сострадательных людей, всегда готовых прийти ему на помощь своими познаниями, что любители делать внушения и высказывать свои мнения часто встречаются и что их даже больше, чем нужно. К тому же этому внутреннему надзору подвергаются и властелины мира, и баловни судьбы. Все уловки лести чаще всего сводятся к тому, чтобы облегчить им этот надзор; эти фальшивые портреты призваны напоминать им, кем они являются в действительности. Добавим к этому, что, чем тщеславнее человек, тем менее ему приятно, если на него не обращают внимания. Себялюбие созерцает само себя; но когда полное безразличие к тому, что имеет ценность, делает человека ленивым и он перестает изучать сам себя, притворная заботливость к окружающим и суетное и завистливое стремление заработать добрую славу будут способствовать тому, что наше поведение и характер будут все чаще становиться предметом наших размышлений. Так или иначе всякое мыслящее существо по природе своей вынуждено иметь перед глазами самого себя и постоянно созерцать красочные картины своих поступков, своего характера и поведения. Эти предметы, которые его лично затрагивают и повсюду его преследуют, без конца возникают в его уме;
однако если для того, у кого нет общественных аффектов, нет ничего более назойливого, утомительного и досадного, чем их наличие, то для того, кто бережно сохранил эти аффекты, нет ничего более приятного, радостного и привлекательного.
Есть две вещи, жестоко терзающие всякое разумное существо,— это внутреннее ощущение несправедливости своего поступка или поведения по отношению к окружающим или же воспоминание о нелепой выходке или о вредном для его интересов и его счастья поведении.
Первое из этих терзаний в морали или теологии называют совестью. Бояться бога еще не означает иметь совесть. Приходить в ужас от нечистой силы, колдовства, чародейства, одержимости, заклинаний и всех тех бед, которые может принести неправедное, злобное и дьявольское создание, не означает становиться более совестливым. Бояться бога, не чувствуя за собой вины, не будучи виновным в каком-нибудь поступке, заслуживающем порицания и наказания, означает обвинять его в несправедливости, злобе и непостоянстве и, следовательно, бояться дьявола, а не бога. Это утверждение нисколько не противоречит omnis homo mendax;
оно означает не что иное, как то, что если бы существовал настолько справедливый человек, что его нельзя было бы ни в чем упрекнуть, то его страх был бы оскорбителен для божества.
|
|