Скачать 95.8 Кбайт
Принципы нравственной философии, или опыт о достоинстве и добродетели,
Я буду счастлив, если этот трактат займет место среди бесконечного множества материалов, которые они соберут!
Цель этого произведения состоит в том, чтобы показать, что добродетель почти неразрывно связана с познанием бога и что мирское счастье для человека неотделимо от добродетели. Без веры в бога нет добродетели, без добродетели нет счастья — таковы два утверждения великого философа, мысли которого я изложу. Атеисты, кичащиеся своей порядочностью, и мошенники, хвастающиеся своим счастьем,— вот мои противники. Если испорченность нравов более пагубна для религии, чем все софизмы неверия, и если для общественного порядка необходимо, чтобы все члены общества были добродетельны, то внушить людям, что только добродетель составляет их высшее счастье,— значит оказать важную услугу и религии, и обществу. Но, опасаясь, как бы предубеждения, основанные на смелости некоторых недостаточно изученных положений, не затмили достоинств этого сочинения, я счел нужным подготовить читателя, высказав несколько соображений, которые вместе с примечаниями, сделанными мною повсюду, где я счел это необходимым, будут достаточны, чтобы рассеять сомнения самого внимательного и рассудительного читателя.
I. В этом Опыте речь идет лишь о нравственной добродетели; о той самой добродетели, которую даже святые отцы признавали у некоторых языческих философов; добродетели, которую религия, исповедуемая ими от чистого ли сердца или напоказ, собиралась разрушить до основания, отнюдь не будучи от нее неотделимой; добродетели, которую провидение не оставило без вознаграждения, если верно то, что нравственная честность составляет наше счастье в этом мире, как мы докажем впоследствии. Но что такое честность?
II. Человек честен или добродетелен, когда без каких бы то ни было низких и раболепных побуждений, таких, как надежда на вознаграждение или страх наказания, он принуждает все свои страсти способствовать общему благу своего рода; однако это героическое усилие никогда не противоречит его личным интересам.
Но нельзя ли заключить из этого определения, что надежда на будущие блага и страх перед вечным наказанием уничтожают достоинство и добродетель? Ответы на это замечание вы найдете в третьем разделе первой книги. Не впадая в бредни квиетизма и не делая из благочестия предмета купли-продажи, я покажу все преимущества религии, которая защищает эту веру.
III. Определив, в чем состоит добродетель (всюду имеется в виду добродетель нравственная), мы докажем с истинно геометрической точностью, что из всех систем, толкующих о божестве, только теизм является подходящей. “Теизм! — воскликнете вы. — Какое богохульство! Как! Только этих врагов всякого откровения можно назвать добрыми и добродетельными?” Богу не понравится, если я когда-либо буду слепо придерживаться этой доктрины; не этой ли доктрине следовал М... Ш..., заранее предусмотревший возможную путаницу в терминах деист и теист? Деист, утверждает он, верит в бога, но отрицает всякое откровение. Теист, напротив, готов допустить откровение и уже допускает бытие бога. Но в английском языке слово theist обозначает как деиста, так и теиста. Против этой возмутительной путаницы протестует М... Ш..., ибо он не может вынести, чтобы сборище безбожников порочило имя теистов, священнейшее из всех имен. Он постарался изгнать оскорбительные мысли, связанные с особенностями его языка, со всей ясностью показав противоположность теизма атеизму и его тесную связь с христианством. Действительно, хотя и верно, что не всякий теист является христианином, не менее верно и то, что необходимо быть теистом, чтобы затем стать христианином. Теизм — основа любой религии. Но чтобы публика не составила себе неблагоприятного мнения об этом выдающемся авторе на основании свидетельства нескольких писателей, явно заинтересованных в том, чтобы переманить ее в заведомо слабый лагерь, я, как порядочный человек, считаю своим долгом привести к его чести и к их стыду его собственные слова:
“Какое бы отвращение я ни испытывал к деизму,— говорит он (т. II, с. 209),—или к этой противостоящей откровению гипотезе, я все же считаю теизм основой всякой религии. Чтобы стать добрым христианином, я полагаю, нужно начать с того, чтобы стать добрым теистом, а следовательно, я не могу перенести, чтобы, противопоставляя одно другому, несправедливо порочили самое священное из всех имен, имя теиста, как если бы наша религия была чем-то вроде магического культа и имела другие основы, кроме веры в единое высшее существо; или как если бы вера в единое высшее существо, основанная на философских рассуждениях, была бы несовместима с нашей религией. Безусловно, это было бы на руку тем, кто из скептицизма или из тщеславия слишком склонен отвергать любое откровение”.
Далее он утверждает следующее:
“Что касается религии и ортодоксальности моей веры, у меня есть основания чувствовать себя (т.
Цель этого произведения состоит в том, чтобы показать, что добродетель почти неразрывно связана с познанием бога и что мирское счастье для человека неотделимо от добродетели. Без веры в бога нет добродетели, без добродетели нет счастья — таковы два утверждения великого философа, мысли которого я изложу. Атеисты, кичащиеся своей порядочностью, и мошенники, хвастающиеся своим счастьем,— вот мои противники. Если испорченность нравов более пагубна для религии, чем все софизмы неверия, и если для общественного порядка необходимо, чтобы все члены общества были добродетельны, то внушить людям, что только добродетель составляет их высшее счастье,— значит оказать важную услугу и религии, и обществу. Но, опасаясь, как бы предубеждения, основанные на смелости некоторых недостаточно изученных положений, не затмили достоинств этого сочинения, я счел нужным подготовить читателя, высказав несколько соображений, которые вместе с примечаниями, сделанными мною повсюду, где я счел это необходимым, будут достаточны, чтобы рассеять сомнения самого внимательного и рассудительного читателя.
I. В этом Опыте речь идет лишь о нравственной добродетели; о той самой добродетели, которую даже святые отцы признавали у некоторых языческих философов; добродетели, которую религия, исповедуемая ими от чистого ли сердца или напоказ, собиралась разрушить до основания, отнюдь не будучи от нее неотделимой; добродетели, которую провидение не оставило без вознаграждения, если верно то, что нравственная честность составляет наше счастье в этом мире, как мы докажем впоследствии. Но что такое честность?
II. Человек честен или добродетелен, когда без каких бы то ни было низких и раболепных побуждений, таких, как надежда на вознаграждение или страх наказания, он принуждает все свои страсти способствовать общему благу своего рода; однако это героическое усилие никогда не противоречит его личным интересам.
Но нельзя ли заключить из этого определения, что надежда на будущие блага и страх перед вечным наказанием уничтожают достоинство и добродетель? Ответы на это замечание вы найдете в третьем разделе первой книги. Не впадая в бредни квиетизма и не делая из благочестия предмета купли-продажи, я покажу все преимущества религии, которая защищает эту веру.
III. Определив, в чем состоит добродетель (всюду имеется в виду добродетель нравственная), мы докажем с истинно геометрической точностью, что из всех систем, толкующих о божестве, только теизм является подходящей. “Теизм! — воскликнете вы. — Какое богохульство! Как! Только этих врагов всякого откровения можно назвать добрыми и добродетельными?” Богу не понравится, если я когда-либо буду слепо придерживаться этой доктрины; не этой ли доктрине следовал М... Ш..., заранее предусмотревший возможную путаницу в терминах деист и теист? Деист, утверждает он, верит в бога, но отрицает всякое откровение. Теист, напротив, готов допустить откровение и уже допускает бытие бога. Но в английском языке слово theist обозначает как деиста, так и теиста. Против этой возмутительной путаницы протестует М... Ш..., ибо он не может вынести, чтобы сборище безбожников порочило имя теистов, священнейшее из всех имен. Он постарался изгнать оскорбительные мысли, связанные с особенностями его языка, со всей ясностью показав противоположность теизма атеизму и его тесную связь с христианством. Действительно, хотя и верно, что не всякий теист является христианином, не менее верно и то, что необходимо быть теистом, чтобы затем стать христианином. Теизм — основа любой религии. Но чтобы публика не составила себе неблагоприятного мнения об этом выдающемся авторе на основании свидетельства нескольких писателей, явно заинтересованных в том, чтобы переманить ее в заведомо слабый лагерь, я, как порядочный человек, считаю своим долгом привести к его чести и к их стыду его собственные слова:
“Какое бы отвращение я ни испытывал к деизму,— говорит он (т. II, с. 209),—или к этой противостоящей откровению гипотезе, я все же считаю теизм основой всякой религии. Чтобы стать добрым христианином, я полагаю, нужно начать с того, чтобы стать добрым теистом, а следовательно, я не могу перенести, чтобы, противопоставляя одно другому, несправедливо порочили самое священное из всех имен, имя теиста, как если бы наша религия была чем-то вроде магического культа и имела другие основы, кроме веры в единое высшее существо; или как если бы вера в единое высшее существо, основанная на философских рассуждениях, была бы несовместима с нашей религией. Безусловно, это было бы на руку тем, кто из скептицизма или из тщеславия слишком склонен отвергать любое откровение”.
Далее он утверждает следующее:
“Что касается религии и ортодоксальности моей веры, у меня есть основания чувствовать себя (т.
|
|