Скачать 140.77 Кбайт
Ум хорошо...
Уже забыл!
По той же причине перестают различаться даже ритмы. Для проверки пальцем отстукивают несложный ритм: тук-тук, тук-тук, тук-тук или тук-тук-тук, тук-тук-тук. Если он воспроизводится в быстром темпе и испытуемый не успел подсчитать количество ударов в «пачках» между более длинными паузами, то он не замечает никакого ритма и повторить его не может.
Объем памяти на звуки у таких людей сужен, и значительно укорочена ее длительность. При достаточно хорошо сохранившейся способности узнавать отдельные речевые звуки и повторять их человек запутается, если их три-пять. Хотя каждый отдельный звук он узнал, но процесс анализа очередного звука мешает ему удержать в памяти предыдущий. Когда он дошел до третьего звука, первый уже забыт. Анализ целого слова для него представляет большие трудности, особенно если в нем есть плохо дифференцируемые звуки, такие, например, как п и б: бук и пук, баз и паз, байка – пайка, банда – панда, быль – пыль, борт – порт. А когда в слове оказывается два-три трудных звука (блуд – плут), барьер преодолеть не удается, несмотря на многократное прослушивание.
Из-за трудностей звукового анализа страдает и синтез. Человек теряет способность подбирать необходимые звуки и выстраивать их в длинные цепочки так, чтобы из них возникали слова или предложения. Вот почему болезненный процесс, затронувший слуховой центр, обязательно нарушит речь.
В тяжелых случаях больные совсем не говорят. Хотя артикуляция не пострадала, поток звуков, которые они извергают, может стать совершенно неразборчивым. Специалисты называют этот симптом словесным салатом. Создается впечатление, что обычная речь нарублена на мелкие кусочки, все тщательно перемешано и в таком виде выдается слушателям. Больной действительно смешивает звуки речи почти в случайном порядке.
При легких формах заболевания больной способен узнавать и воспроизводить простые слова, такие, как стол, стул, очки. Но попробуйте те же слова произнести не слитно, а с крохотным интервалом между отдельными звуками – с-т-о-л, с-т-у-л. Больной узнает их и даже запомнит последовательность, но не сможет составить, синтезировать из них слово.
Весьма характерный симптом выключения зоны Вернике или всего левого полушария – потеря восприятия значения слов. А как же иначе, если человек не в состоянии заметить разницу между словами молоток и порадок или маловок. Иногда у пациента возникают смутные догадки, что услышанное слово относится к определенной категории. Например: молоток относится к инструментам и как-то связан с ремонтом, с мастерской. Особенно трудно вспомнить название нужного предмета, если его нет перед глазами. Подсказка первого слога или даже первых двух слогов обычно не помогает восстановить его в памяти. Общаясь с окружающими, больные пытаются заменить утерянные слова сходными.
Очень интересная особенность выпадения функций центра Вернике: непосредственные значения слов страдают сильнее, чем более общие. При замене утерянного слова и используются эти общие значения и ассоциации, нередко весьма отдаленные и неожиданные. Поэтому молоток может заменяться словом кузнец или чаще ковать. Догадываясь, что их не понимают, больные вместо одного слова вынуждены произносить несколько предложений: «Ну это... чем забивают», «Ну вот... чинят...», «Ну там... в мастерской».
В речи такого человека мало названий предметов и их качеств, а если они и есть, то часто искажены до неузнаваемости или заменяются словами, обозначающими действие или отношение предметов друг к другу. Благодаря этому даже при грубых дефектах все же удается понять, что хотел сказать человек. Тем более что сохранность отвлеченных, абстрактных понятий вроде направление, стоимость, значение, обстоятельства может быть удовлетворительной. В целом речь состоит главным образом из связок, предлогов, наречий и междометий, и чем серьезнее поражение мозга, тем большее место они занимают в высказываниях больного.
Нарушение речи не может не отражаться на мыслительных процессах. В прошлом столь глубокую мозговую патологию объясняли серьезным расстройством интеллекта. В действительности же страдают лишь мыслительные процессы, основанные на удержании в памяти систем речевых связок. Попытка заставить думать вслух, несколько раз повторяя цепь необходимых логических операций, не только не помогает мыслительному процессу, а, напротив, ухудшает его, вызывая перегрузку памяти.
Насколько велика истощаемость памяти, видно из простого примера. При легких формах поражения зоны Вернике знание многих простых и распространенных слов может быть сохранено. Больной может правильно повторить и показать глаз, нос, ухо. Однако если ему предложить повторно показать те же части лица, то скоро начинается путаница. Больной не в состоянии снова повторить уже названную деталь, все больше и больше искажая знакомое слово: глаз... газ... класс. И показывает теперь совсем не те части лица. Вполне естественно, что такую фразу, как «Маша светлее Тани, но темнее Тамары», больные понять совершенно не в состоянии, сколько бы раз ее ни повторяли. Сказать, кто же из названных девушек самая светлая или самая темная, пациент не может.
По той же причине перестают различаться даже ритмы. Для проверки пальцем отстукивают несложный ритм: тук-тук, тук-тук, тук-тук или тук-тук-тук, тук-тук-тук. Если он воспроизводится в быстром темпе и испытуемый не успел подсчитать количество ударов в «пачках» между более длинными паузами, то он не замечает никакого ритма и повторить его не может.
Объем памяти на звуки у таких людей сужен, и значительно укорочена ее длительность. При достаточно хорошо сохранившейся способности узнавать отдельные речевые звуки и повторять их человек запутается, если их три-пять. Хотя каждый отдельный звук он узнал, но процесс анализа очередного звука мешает ему удержать в памяти предыдущий. Когда он дошел до третьего звука, первый уже забыт. Анализ целого слова для него представляет большие трудности, особенно если в нем есть плохо дифференцируемые звуки, такие, например, как п и б: бук и пук, баз и паз, байка – пайка, банда – панда, быль – пыль, борт – порт. А когда в слове оказывается два-три трудных звука (блуд – плут), барьер преодолеть не удается, несмотря на многократное прослушивание.
Из-за трудностей звукового анализа страдает и синтез. Человек теряет способность подбирать необходимые звуки и выстраивать их в длинные цепочки так, чтобы из них возникали слова или предложения. Вот почему болезненный процесс, затронувший слуховой центр, обязательно нарушит речь.
В тяжелых случаях больные совсем не говорят. Хотя артикуляция не пострадала, поток звуков, которые они извергают, может стать совершенно неразборчивым. Специалисты называют этот симптом словесным салатом. Создается впечатление, что обычная речь нарублена на мелкие кусочки, все тщательно перемешано и в таком виде выдается слушателям. Больной действительно смешивает звуки речи почти в случайном порядке.
При легких формах заболевания больной способен узнавать и воспроизводить простые слова, такие, как стол, стул, очки. Но попробуйте те же слова произнести не слитно, а с крохотным интервалом между отдельными звуками – с-т-о-л, с-т-у-л. Больной узнает их и даже запомнит последовательность, но не сможет составить, синтезировать из них слово.
Весьма характерный симптом выключения зоны Вернике или всего левого полушария – потеря восприятия значения слов. А как же иначе, если человек не в состоянии заметить разницу между словами молоток и порадок или маловок. Иногда у пациента возникают смутные догадки, что услышанное слово относится к определенной категории. Например: молоток относится к инструментам и как-то связан с ремонтом, с мастерской. Особенно трудно вспомнить название нужного предмета, если его нет перед глазами. Подсказка первого слога или даже первых двух слогов обычно не помогает восстановить его в памяти. Общаясь с окружающими, больные пытаются заменить утерянные слова сходными.
Очень интересная особенность выпадения функций центра Вернике: непосредственные значения слов страдают сильнее, чем более общие. При замене утерянного слова и используются эти общие значения и ассоциации, нередко весьма отдаленные и неожиданные. Поэтому молоток может заменяться словом кузнец или чаще ковать. Догадываясь, что их не понимают, больные вместо одного слова вынуждены произносить несколько предложений: «Ну это... чем забивают», «Ну вот... чинят...», «Ну там... в мастерской».
В речи такого человека мало названий предметов и их качеств, а если они и есть, то часто искажены до неузнаваемости или заменяются словами, обозначающими действие или отношение предметов друг к другу. Благодаря этому даже при грубых дефектах все же удается понять, что хотел сказать человек. Тем более что сохранность отвлеченных, абстрактных понятий вроде направление, стоимость, значение, обстоятельства может быть удовлетворительной. В целом речь состоит главным образом из связок, предлогов, наречий и междометий, и чем серьезнее поражение мозга, тем большее место они занимают в высказываниях больного.
Нарушение речи не может не отражаться на мыслительных процессах. В прошлом столь глубокую мозговую патологию объясняли серьезным расстройством интеллекта. В действительности же страдают лишь мыслительные процессы, основанные на удержании в памяти систем речевых связок. Попытка заставить думать вслух, несколько раз повторяя цепь необходимых логических операций, не только не помогает мыслительному процессу, а, напротив, ухудшает его, вызывая перегрузку памяти.
Насколько велика истощаемость памяти, видно из простого примера. При легких формах поражения зоны Вернике знание многих простых и распространенных слов может быть сохранено. Больной может правильно повторить и показать глаз, нос, ухо. Однако если ему предложить повторно показать те же части лица, то скоро начинается путаница. Больной не в состоянии снова повторить уже названную деталь, все больше и больше искажая знакомое слово: глаз... газ... класс. И показывает теперь совсем не те части лица. Вполне естественно, что такую фразу, как «Маша светлее Тани, но темнее Тамары», больные понять совершенно не в состоянии, сколько бы раз ее ни повторяли. Сказать, кто же из названных девушек самая светлая или самая темная, пациент не может.
|
|