Скачать 115.73 Кбайт
Вероника решает умереть.
Все время только и делают, что читают.
Веронике отвели место в самом дальнем углу: отсюда до медсестры, углубившейся в чтение, было десятка два коек. На то, чтобы подняться с постели, ушли все силы – ведь уже почти три недели, если верить словам врача, Вероника была лишена всякого движения.
Подняв глаза, медсестра увидела, как с капельницей в руке приближается та, кого недавно привезли из реанимации.
– Я в туалет, – прошептала она, боясь разбудить других обитателей палаты.
Медсестра кивнула в сторону выхода. Вероника лихорадочно соображала, где бы тут найти лазейку, как бы незаметно выскользнуть из больничных стен.
Нельзя отгадывать, пока они уверены, что я еще слишком слаба и не вздумаю трепыхаться.
Она окинула все вокруг напряженно-внимательным взглядом. Туалет оказался тесной кабинкой без двери. Чтобы выскочить из палаты, не оставалось бы ничего иного, кроме как схватить дежурную и, одолев ее, завладеть ключом, но для этого Вероника была слишком слаба.
– Это что – тюрьма? – спросила она.
Дежурная отложила книгу и теперь неотрывно следила за каждым движением Вероники.
– Нет. Это клиника для душевнобольных.
– Но я не сумасшедшая. Женщина рассмеялась.
– Ну да, все здесь так говорят.
– Ну хорошо, пусть я сумасшедшая. Но что это значит?
Женщина сказала Веронике, что ей нельзя подолгу быть на ногах, и велела снова лечь в кровать.
– Что значит быть сумасшедшей? – настаивала Вероника.
– Об этом спросите завтра у врача. А сейчас – спать, не то придется дать вам успокоительное, хотите вы этого или нет.
Пришлось сдаться, и Вероника поплелась обратно. Уже возле своей койки она услышала шепот:
– Вы что – в самом деле не знаете, что такое сумасшествие?
Первым побуждением было вообще сделать вид, что не расслышала: не хватало еще и в психушке заводить знакомства, искать единомышленников и соратников в сопротивлении местным властям.
На уме у Вероники было лишь одно: смерть. Если убежать невозможно, она постарается здесь же покончить с собой – и чем скорей, тем лучше.
Но вопрос был тот же, который она сама задала дежурной.
– Вы не знаете, что значит быть сумасшедшей?
– Вы кто?
– Меня зовут Зедка. Идите к себе в кровать. Нужно усыпить внимание дежурной, а потом постарайтесь незаметно пробраться сюда.
Вероника вернулась к себе в кровать и подождала, пока дежурная снова углубилась в чтение. Что значит быть сумасшедшей? У нее было весьма смутное представление на сей счет, поскольку само это слово употребляют кому как вздумается: говорят, например, про спортсменов, что только ненормальные могут так себя гробить в погоне за рекордами. Или про художников – что только у полоумных бывает такая сумбурная жизнь, в которой нет ничего постоянного, ничего надежного, да и сами художники не знают, чего от себя ждать. Ну и, кроме того, на улицах Любляны случалось видеть посреди зимы слишком легко одетых людей, которые разглагольствовали о конце света и повсюду таскали за собой раздвижные тележки, груженные картоном и тряпьем.
Спать ей не хотелось. По словам врача, она проспала почти целую неделю – слишком долго для человека, привыкшего к жизни без сильных переживаний, но с жестким графиком отдыха.
Что такое сумасшествие? Наверное, лучше спросить кого-нибудь из душевнобольных.
Вероника сползла с койки на пол, присела на корточки и, вытащив из вены иглу, стала пробираться туда, где лежала Зедка, борясь с подступающей тошнотой – побочным следствием не то заработанного некроза, не то усилий, которые сейчас от нее требовались.
– Я не знаю, что значит быть сумасшедшей, – прошептала Вероника. – Я не сумасшедшая. Я лишь неудавшаяся самоубийца.
– Сумасшедший – это тот, кто живет в своем особом мире. Как, к примеру, шизофреники, психопаты, маньяки. То есть те, кто явно отличаются от других.
– Как вы, например?
– Кстати, – продолжала Зедка, пропустив реплику мимо ушей, – вы наверняка слышали об Эйнштейне, который говорил, что нет пространства и времени, а есть их единство. Или о Колумбе, который настаивал на том, что по другую сторону океана – не бездна, а континент. Или об Эдмонде Хиллари, который был убежден, что человек может взойти на вершину Эвереста. Или о «Битлз», которые создали другую музыку и одевались словно люди совершенно иной эпохи. Все эти люди, и тысячи других, тоже жили в своем особом мире.
Эта сумасшедшая говорит разумные веши, – подумала Вероника, вспомнив истории, которые ей рассказывала мать, – о святых, утверждавших, что они разговаривали с Иисусом или Девой Марией. Они тоже жили в другом мире?
– Я видела здесь, в Любляне, как по улице шла женщина с остекленевшими глазами, одетая в красное платье с декольте, а на термометре было 5 градусов мороза. Я решила, что она пьяна, и хотела помочь ей, но она отказалась взять мою куртку. Наверное, в ее мире было лето; ее сердце было горячим от желания кого-то, кто ее ждет. И пусть этот, другой – лишь плод ее воображения, но разве она не имеет права жить и умереть, как ей хочется?
Вероника не знала, что сказать, но слова этой сумасшедшей женщины были разумны.
Веронике отвели место в самом дальнем углу: отсюда до медсестры, углубившейся в чтение, было десятка два коек. На то, чтобы подняться с постели, ушли все силы – ведь уже почти три недели, если верить словам врача, Вероника была лишена всякого движения.
Подняв глаза, медсестра увидела, как с капельницей в руке приближается та, кого недавно привезли из реанимации.
– Я в туалет, – прошептала она, боясь разбудить других обитателей палаты.
Медсестра кивнула в сторону выхода. Вероника лихорадочно соображала, где бы тут найти лазейку, как бы незаметно выскользнуть из больничных стен.
Нельзя отгадывать, пока они уверены, что я еще слишком слаба и не вздумаю трепыхаться.
Она окинула все вокруг напряженно-внимательным взглядом. Туалет оказался тесной кабинкой без двери. Чтобы выскочить из палаты, не оставалось бы ничего иного, кроме как схватить дежурную и, одолев ее, завладеть ключом, но для этого Вероника была слишком слаба.
– Это что – тюрьма? – спросила она.
Дежурная отложила книгу и теперь неотрывно следила за каждым движением Вероники.
– Нет. Это клиника для душевнобольных.
– Но я не сумасшедшая. Женщина рассмеялась.
– Ну да, все здесь так говорят.
– Ну хорошо, пусть я сумасшедшая. Но что это значит?
Женщина сказала Веронике, что ей нельзя подолгу быть на ногах, и велела снова лечь в кровать.
– Что значит быть сумасшедшей? – настаивала Вероника.
– Об этом спросите завтра у врача. А сейчас – спать, не то придется дать вам успокоительное, хотите вы этого или нет.
Пришлось сдаться, и Вероника поплелась обратно. Уже возле своей койки она услышала шепот:
– Вы что – в самом деле не знаете, что такое сумасшествие?
Первым побуждением было вообще сделать вид, что не расслышала: не хватало еще и в психушке заводить знакомства, искать единомышленников и соратников в сопротивлении местным властям.
На уме у Вероники было лишь одно: смерть. Если убежать невозможно, она постарается здесь же покончить с собой – и чем скорей, тем лучше.
Но вопрос был тот же, который она сама задала дежурной.
– Вы не знаете, что значит быть сумасшедшей?
– Вы кто?
– Меня зовут Зедка. Идите к себе в кровать. Нужно усыпить внимание дежурной, а потом постарайтесь незаметно пробраться сюда.
Вероника вернулась к себе в кровать и подождала, пока дежурная снова углубилась в чтение. Что значит быть сумасшедшей? У нее было весьма смутное представление на сей счет, поскольку само это слово употребляют кому как вздумается: говорят, например, про спортсменов, что только ненормальные могут так себя гробить в погоне за рекордами. Или про художников – что только у полоумных бывает такая сумбурная жизнь, в которой нет ничего постоянного, ничего надежного, да и сами художники не знают, чего от себя ждать. Ну и, кроме того, на улицах Любляны случалось видеть посреди зимы слишком легко одетых людей, которые разглагольствовали о конце света и повсюду таскали за собой раздвижные тележки, груженные картоном и тряпьем.
Спать ей не хотелось. По словам врача, она проспала почти целую неделю – слишком долго для человека, привыкшего к жизни без сильных переживаний, но с жестким графиком отдыха.
Что такое сумасшествие? Наверное, лучше спросить кого-нибудь из душевнобольных.
Вероника сползла с койки на пол, присела на корточки и, вытащив из вены иглу, стала пробираться туда, где лежала Зедка, борясь с подступающей тошнотой – побочным следствием не то заработанного некроза, не то усилий, которые сейчас от нее требовались.
– Я не знаю, что значит быть сумасшедшей, – прошептала Вероника. – Я не сумасшедшая. Я лишь неудавшаяся самоубийца.
– Сумасшедший – это тот, кто живет в своем особом мире. Как, к примеру, шизофреники, психопаты, маньяки. То есть те, кто явно отличаются от других.
– Как вы, например?
– Кстати, – продолжала Зедка, пропустив реплику мимо ушей, – вы наверняка слышали об Эйнштейне, который говорил, что нет пространства и времени, а есть их единство. Или о Колумбе, который настаивал на том, что по другую сторону океана – не бездна, а континент. Или об Эдмонде Хиллари, который был убежден, что человек может взойти на вершину Эвереста. Или о «Битлз», которые создали другую музыку и одевались словно люди совершенно иной эпохи. Все эти люди, и тысячи других, тоже жили в своем особом мире.
Эта сумасшедшая говорит разумные веши, – подумала Вероника, вспомнив истории, которые ей рассказывала мать, – о святых, утверждавших, что они разговаривали с Иисусом или Девой Марией. Они тоже жили в другом мире?
– Я видела здесь, в Любляне, как по улице шла женщина с остекленевшими глазами, одетая в красное платье с декольте, а на термометре было 5 градусов мороза. Я решила, что она пьяна, и хотела помочь ей, но она отказалась взять мою куртку. Наверное, в ее мире было лето; ее сердце было горячим от желания кого-то, кто ее ждет. И пусть этот, другой – лишь плод ее воображения, но разве она не имеет права жить и умереть, как ей хочется?
Вероника не знала, что сказать, но слова этой сумасшедшей женщины были разумны.
|
|