Неудивительно, что реформы были встречены в Иране с неодобрением, как естественно и то, что движение против шаха и проводимых им реформ было возглавлено шиитским духовенством, видевшим в нововведениях прежде всего отступничество от ислама и капитуляцию перед враждебным традиции западнокапиталистическим образом существования. Как известно, именно в 1964 г. и как раз за активное участие в народных движениях против реформы и был выслан шахом из Ирана аятолла Хомейни, ставший с тех пор его злейшим врагом и в то же время символом сопротивления шахскому режиму.

Следует заметить, что аналогичным образом развивались события и в иранском городе, в промышленности и торговле, в сфере культуры. Начавший движение за так называемую «белую революцию», т.е. за радикальные преобразования капиталистического типа и ускоренную модернизацию страны сверху, усилиями властей и за счет решительных реформ, шах опять-таки явно недооценил ситуацию в стране. Можно понять его стремление ускоренными темпами развивать страну, тем более что нефтяные доходы Ирана с каждым годом все росли и за их счет сравнительно безболезненно форсировалась экономическая трансформация, строились промышленные предприятия, создавалась развитая инфраструктура. Ежегодно объем промышленной продукции увеличивался на 10–15 %. Возникали современные отрасли промышленного производства. Стимулировалось создание и укрепление частнособственнического сектора в иранской экономике. Предпринимались меры по вовлечению в эту экономику промышленных рабочих за счет распродажи им акций государственных и частных предприятий. Одновременно формировалась большая сеть школ и высших учебных заведений, создавались условия для вовлечения в общественную жизнь женщин, энергично развивались современное здравоохранение, культура и т.п.

Словом, если оценивать объективно, делалось много для развития страны. Закладывались основы для ее модернизации. В принципе подобные меры могли принести и часто приносили позитивные результаты, как это очевидно на примере многих соседних с Ираном стран, живущих на доходы от нефти, например стран Аравийского полуострова. Но несчастье Ирана было в том, что темпы преобразований оказались слишком быстрыми, реформы недостаточно продуманными, а сопротивление шаху очень сильным. Здесь важно заметить, что шиитское духовенство, в отличие от суннитского, было в основном в оппозиции к власти, которую оно не считало сакрально санкционированной (если в суннитских исламских странах правитель – халиф, эмир, султан – считался не только политическим, но и духовно-религиозным главой страны и народа, то у шиитов духовнорелигиозным вождем считался «скрытый имам», тогда как шах был лишь временным, до возвращения имама, руководителем страны). Говорившие как бы от имени истинного правителя Ирана, «скрытого имама», вожди шиитов во главе с аятоллами не только не одобряли радикальных реформ шаха, но видели в них реальную угрозу исламской норме, привычным традициям. В этом аятоллы находили глубокое понимание едва ли не у всего народа – как крестьян, так и горожан.

Иран в некотором смысле может рассматриваться как вычлененный в наиболее чистом виде эталон, на примере которого можно видеть противостояние традиции и модернизации, привычных принципов «своего» и силой навязываемых норм «чужого». Если в других странах ислама это противостояние принимало формы длительной борьбы различных сил в парламенте и общественной жизни, если там, как, например, в Индии или в Турции, это противостояние развивалось на протяжении жизни нескольких поколений и, будучи растянутым во времени, оказывалось не столь деструктивным, то в Иране все было не так. С одной стороны – воинствующий шиизм, гораздо более жестко, чем суннитские богословы, противостоявший светской власти и соответствующему модусу поведения. С другой – в силу обстоятельств быстрые, протекавшие на глазах жизни одного поколения радикальные экономические преобразования, выбившие за 10–20 лет из привычной колеи веками налаженной жизни десятки миллионов людей, вынужденных приспосабливаться к переменам в жизни страны и не готовых к этим , переменам. Наконец, многовековые традиции народных массовых движений, коими Иран (как, впрочем, и Китай) отличался от многих других стран Востока.

Все эти, равно как и многие другие факторы слились воедино и вылились в форме иранской революции конца 70-х годов. Об этой революции и ее значении подробнее пойдет речь в следующей части работы. Но пока стоит заметить, что при всей своей уникальности для революционного XX в. она все же была в известной мере типичной. Во всяком случае, она позволила лучше понять принципы массовых движений прошлого, нередко трактовавшиеся чересчур прямолинейно и идеализированно. Конечно, было трудно ожидать революцию такого типа после кажущегося пробуждения страны в начале века. Но если предположить, что сам факт пробуждения был переоценен либо принять во внимание механизм сопротивления традиционного общества, то в самой революции, т.е. в той форме, которую она приняла, не окажется ничего необычного: иранская революция типична для аналогичных движений во всех традиционных обществах, суть которых обычно сводилась к стремлению восставших восстановить нарушенные привычные условия существования, вернуться к традиционным нормам, сохранить статус-кво.