По-видимому, Дидро имеет в виду “Размышления” Декарта. (Примеч. Турне) Но вот были основаны три академий — язык, эрудиция и все науки развиваются с невероятной быстротой. Вдруг в голове одного министра рождается нелепая идея, будто просвещение вредит благоденствию нации; в переводе с придворного языка на язык обычный это значит, что, когда нация будет просвещенной, министр не посмеет делать любые глупости, которые взбредут ему на ум. В одно мгновение издается запрет печатать что-либо о правах, о религии, о правительстве, о налогах, их объектах, их распределении и взимании, о торговле — словом, обо всем, что достойно занять хороший ум. К чему это привело? Люди пришли в негодование и раздражение, стали писать только на эти темы. Иначе и быть не могло. Случилось то же, что в Риме, когда запретили произведения Кремупия, — в мгновение ока их было распространено десять тысяч копий. Властям, по крайней мере в первое время, не сразу удается овладеть умами. Со временем дело меняется, и власть подавляет m`vh~. Всякая вспышка энтузиазма преходяща. Он завладевает лишь современным поколением. Работа, остающаяся втайне, лишает славы и выгоды. Энтузиасты умирают, не оставив после себя потомства. Люди перестают мыслить, когда перестают читать. Перестают же читать, когда утрачивают интерес к чтению. Наступает период огрубения. Язык начинает вырождаться. Всегда язык считался показателем состояния умов в пароде. Если бы я воскрес через сто лет, то для того, чтобы узнать, что стались с нацией, я попросил бы дать мне последнее вышедшее из печати произведение литературы. То, что я сказал о гибели крупных умов во Франции, служит правдивой историей их гибели и в Италии, и в Германии, Испании и Португалии. Теология, эта наука о химерах, вызывала и всегда будет вызывать такие же последствия. В сознании человека возникает понятие бога, оно неизбежно становится важнейшим из понятий. И так как всегда опасно сравнивать портрет с оригиналом, естественно, что портрет становится источником ожесточеннейших разногласий в обществе и предметом семейных ссор. Покровитель свободы мысли, или враг нетерпимости, должен держать теологию в загоне, а духовенство — в унижении и невежестве. Если страна желает избежать великих бедствий, она должна свести всю теологию к двум страничкам. Именно при таком гонении на умы возникла секта сумасшедших-конвульсионеров. Правительство начинает их преследовать, и этих одержимых становится все больше и больше. К счастью, хватило соображения не карать их смертью. И, к еще большему счастью, нашелся умный чиновник, который позволил им разыгрывать публично свой фарс, где только они пожелают, и даже построил для них балаган на ярмарке. С тех пор одержимых не стало. Вывелись и янсенисты. Лишь изредка встречались кое-где тощие, печальные, измученные и отвратительные сторонники их, которые проповедовали перед уличным сбродом свои жалкие доктрины и оплакивали участь церкви, подобно тому как при Юлиане евреи и галилеяне оплакивали: одни — разрушение Иерусалима, а другие — разрушение их фанатических школ. Некий тупоумный и упрямый аббат поднял гонение на этих несчастных последышей, и в мгновение ока секта возродилась, став еще более многочисленной и дерзкой, чем когда-либо прежде. Из-под каждого камня мостовой выскакивал янсенист, и не будь изгнаны иезуиты, подстрекающие к раздору, я думаю, что янсенизм и молинизм привели бы нас когда-нибудь в Долину Гренель. Между тем этот раскол, повлекший потерю стольких прекрасных умов и стольких миллионов, служивший источником всяческих притеснений в течение полутораста лет, мог бы окончиться шуткой. Для этого достаточно было бы двух шутовских представлений. Следовало в течение двух недель ставить на площади Сен-Лоран или Сен-Жермен во время ярмарки пьесу “Янсенистский полишинель” — молинисты бы изрядно потешались,— а затем в виде реванша две недели спустя объявить и разыграть пьесу “Г-жа Жиголь, молинистка”. Словом, прибегали к запрету там, где надо было поднять на смех: выпускали Сартина вместо Пирона. Я уже говорил, что частное воспитание ни в одной стране не приведет к желаемым результатам, пока оно лишено национальной и общественной основы. То же скажу об изящных искусствах. Государю всегда следует иметь под боком священника и литератора — предпочтительнее, драматического поэта. Эти два проповедника будут постоянно в его распоряжении: первый не должен говорить ничего такого, что не было бы угодно монарху, а второй должен говорить то, чего монарх хочет. Укажите поэту-трагику на те национальные добродетели, которые он должен проповедовать. Укажите комическому поэту на те национальные недостатки, которые он должен осмеивать. Люди воспитываются не там, где на подмостках царят принужденность, чопорность, скука, торжественность, мрачность: одни туда не пойдут, других там одолеет сон. Воспитывается народ там, где царят свобода, развлечения, удовольствия. У людей пробуждается интерес к зрелищам, они смеются, плачут, слушают и запоминают и, выйдя из театра, повторяют в обществе все слышанное. Кто знает хотя бы одно крылатое слово из философских сочинений Вольтера? Никто.