Если идеальная терпимость есть, в чем я уверен, как бы
голос разума — у государя, судьи и священника, у главы
семьи, —- то судите, каким источником несправедливостей и
раздоров служит нетерпимость.
Мне скажут, что источником всех зол служит суеверие, а не
религия. Но ведь понятие божества неизбежно вырождается в
суеверие. Деист отсек у гидры дюжину голов, но та голова,
которую он пощадил, вновь породила все остальные.
Если бы бог спустился с небесных высей в атмосферу и
обратил свои взоры к земле, он, совершая круговращение
вместе с нашей планетой, увидел бы, как люди,
истолковывая его волю, убивают друг друга.
Ничто не остается чистым в руках людей, и это — одно из
неопровержимых возражений против всякого откровения.
Откровение лишь в момент своего возникновения остается
таким, как оно есть. Уже отец передает его сыну в
измененном виде. История, недостоверная с самого начала,
неизбежно превращается в волшебную сказку. Чем больше
свидетелей, тем больше версий, а священные рассказы не
допускают никаких вариантов.
Всякое понятие, в особенности же понятие сложное — о
явлении, не имеющем себе подобных, не может быть
единообразным. Об этом свидетельствуют различные системы
деистов. Одни из них признают, другие же отрицают
божественный промысл. Эти верят в свободу, а те не верят.
Бессмертие души и будущие кары и награды служат предметом
спора между ними, и они разделяются на мелкие секты,
которые только потому терпимы друг к другу, что их общий
враг — суеверие — заставляет их объединяться. Фанатизм и
нетерпимость не являются несовместимыми даже с атеизмом.
Люди склонны презирать того, кто думает иначе, чем они, о
столь важном вопросе; от этого недостатка нас могут
спасти лишь известная душевная мягкость и величайшая
снисходительность; еще лучше — не придавать большого
значения всей этой туманной метафизике; с несчастью,
сильные души встречаются редко.
Итак, понятие о боге — верю я в него или нет — должно
быть изгнано из кодекса. Я свел бы все к мотивам простым
и естественным, столь же неизменным, как и род
человеческий.
Вообще я ограничился бы изданием постановлений лишь о
таких предметах, идея которых ясна и общедоступна. Все
то, что может породить различные истолкования при всем
желании быть точным (понятия вольнодумства, злословия,
клеветы и прочее), вообще не должно входить в состав
моего законодательства.
Я никогда не намеревался говорить вашему величеству
ничего, кроме истины, и вы это знаете гораздо лучше,
нежели я сам. Но вы, вероятно, улыбаетесь, думая о том,
какая пропасть отделяет умозрение философа, который
устраивает счастье общества, лежа на боку, от мыслей
великой государыни, которая с утра до ночи встречает
бесчисленные препятствия любому задуманному его
skswxemh~. Только опыт и знание позволяют видеть разные
трудности, а бедняга-философ зачастую сбрасывает их со
счетов.
Согласитесь, ваше величество, что в моем кратком
рассуждении о роскоши, где я приравниваю себя к королю,
из меня получился довольно забавный король. Я сам смеялся
над этими страницами. Но для моего утешения, прошу вас,
посмейтесь немного и над другими философами, ибо без
всякого тщеславия я заявляю вашему величеству, что все
они не более глубокомысленны и не менее забавны.
Писательство — вещь хорошая. Знание того, какими вещи
должны быть, характеризует человека умного, знание того,
каковы вещи на самом деле, характеризует человека
опытного; знание же того, как их изменить к лучшему,
характеризует человека гениального.
Я закончу тремя словами Гоббса — философа, конечно,
известного вашему величеству.
Декарт говорил: "Я мыслю, следовательно, я существую”.
Гоббс сказал Декарту: “Когда рассуждают философски,
следует ступать более твердо,— и заявил: — Я мыслю,
следовательно, частица организованной материи, подобная
мне, может мыслить”.
Он определяет затем религию, как суеверие, предписываемое
законом, а суеверие — как религию, воспрещаемую законом.
Этот философ написал небольшой трактат о человеческой
природе, из которого я сделал бы катехизис для своего
ребенка, если бы имел возможность воспитывать его по
своей воле; но, к несчастью, детей надо воспитывать для
общества, в котором им предстоит жить, а потому будем
надеяться на их рассудительность — ока поможет им
исправить многие положения, противные истине и счастью, и
послужит как бы некоей тайной философией, на которую
можно положиться.
Паскаль, отравленный религиозными убеждениями, измучил
свое сердце и ожесточился. Он довел до отчаяния сестру,
которую любил и которая нежно любила его, и все из
опасения, что чувство, столь естественное и столь
сладостное, отнимет у них обоих частицу той любви,
которую они обязаны были отдавать богу. Ах, Паскаль,
Паскаль!

ВТОРОЕ ДОБАВЛЕНИЕ О РЕЛИГИОЗНЫХ ВЕРОВАНИЯХ
Народ строит свои религиозные верования в соответствии с
имеющимися у него представлениями о божестве, священные
же книги странным образом видоизменяют эти представления.