В общем, отвязали они меня от кресла, освободили кожу над глазами, чтобы я мог открывать и закрывать их, и я их закрыл – о, бллин, какая боль и буханье было у меня в голове! – а потом меня перевалили в кресло-каталку и повезли в палату, причем medbrat, который меня вез, все время бубнил себе под нос какой-то эстрадный kal, так что я не выдержал и говорю: «Заткнись, ты!» – но он только усмехнулся и ответил: «Брось, ерунда, парень», – и запел еще громче. Ну, положили меня в постель, я чувствовал себя bollnym и разбитым, но спать не мог, однако вскоре почувствовал, что скоро вроде как почувствую, что скоро почувствую себя вроде как чуть лучше, а потом мне принесли чашку свежего горячего tshaja с молоком и с сахаром, и когда я его выпил, пришло ощущение, что этот ужасный кошмар вроде как отошел в прошлое и кончился. А затем пришел улыбчивый и доброжелательный доктор Браном. Он говорит:

– Ну, по моим расчетам вам уже должно стать лучше. Правильно?

– Сэр… – преодолевая слабость, отозвался я. Как-то я не вполне poni, что он имел в виду, говоря о расчетах, потому что когда ты bolen и начинаешь чувствовать себя лучше, это твое личное дело, и никакие расчеты тут ни при чем. Он сел, весь такой diko располагающий и дружелюбный, на край кровати и сказал:

– Доктор Бродский вами доволен. У вас очень положительная реакция. Завтра, разумеется, будет два сеанса, утренний и вечерний, так что могу себе представить, какой вы будете к концу дня измотанный. Но нам надо жать на все педали, чтобы вас вылечить. – А я говорю:

– Вы к тому, чтобы мне снова?.. Чтобы я снова смотрел на?.. О нет, – простонал я. – Это ужасно!

– Разумеется, ужасно, – улыбнулся доктор Браном. – Насилие – ужасающая штука. Этому-то вы у нас и учитесь. Ваше тело этому учится.

– Но я все же не понимаю, – проговорил я. – Не понимаю, почему мне так плохо от этого. Раньше мне никогда от этого плохо не делалось. Раньше было как раз наоборот. Я в смысле, что когда я делал это или смотрел на это, я чувствовал себя как раз хорошо. Не понимаю, что такое… почему… какого figa…

– Жизнь – удивительная штука, – сказал Браном тоном святоши. – Процессы жизни, устройство человеческого организма – кому дано полностью постигнуть эти чудеса? Доктор Бродский, конечно же, выдающийся человек. С вами происходит то, что и должно происходить с каждым нормальным, здоровым человеческим существом, наблюдающим действие сил зла, работу разрушительного начала. Вас делают нормальным, вас делают здоровым.

– Во-первых, мне этого не нужно, – сказал я. – Во-вторых, я вообще не понимаю. Я чувствую себя совершенно больным от того, что вы со мной делаете.

– Разве вы сейчас плохо себя чувствуете? – спросил он со своей дружелюбной улыбкой от uha до uha. – Вы пьете чай, отдыхаете, спокойно беседуете с другом – вам сейчас может быть только хорошо!

Слушая его, я осторожненько попробовал вновь ощутить боль и тошноту в голове и во всем теле, но нет, бллин, действительно я чувствовал себя хорошо и даже проголодался.

– Не могу взять в толк, – сказал я. – Вы, видимо, специально что-то делаете, чтобы мне было так скверно. – И я в раздумье нахмурился.

– Вам только что было плохо, – сказал он, – потому что вы выздоравливаете. Когда человек здоров, он отзывается на зло чувством страха и дурноты. Вы выздоравливаете, вот и все. Завтра к этому времени вы будете еще здоровее. – Затем он похлопал меня по коленке и вышел, а я задумался, силясь разгадать эту головоломку. Похоже было, что провода и всякие прочие штуки, которые они цепляли к моему телу, заставляли меня чувствовать себя больным, и все это сплошной подвох. Я все еще силился найти разгадку и подумывал уже о том, не лучше ли будет завтра вообще воспротивиться их попыткам привязать меня к креслу и затеять с ними настоящий dratshing – есть же у меня все-таки какие-то права! – когда ко мне вошел еще один человек. Это был улыбчивый starikashka, который назвался представителем комиссии по социальной интеграции бывших заключенных; он принес с собой множество бумажек и бланков.

– Куда, – обратился он ко мне, – вы пойдете, когда окажетесь на свободе?

Я, по правде говоря, как-то даже не думал о таких вещах, и вообще до меня только теперь начало доходить, что очень скоро я буду свободен как вольный ветер, и тут же я осознал, что это произойдет только в том случае, если я буду идти у них на поводу и не стану затевать dratshing, kritshing, не буду ни от чего отказываться и так далее. Я говорю: – Ну, домой пойду. Назад к своим predkarn. – К вашим – кому? – Он не очень-то vjezzhal в жаргон nadtsatyh, поэтому я пояснил: – В свой родной дом, к родителям. – Понятно, – отозвался он. – А когда у вас в последний раз с ними было свидание?

– С месяц назад, – сказал я, – или что-то около. Нам отменили потом все свидания из-за того, что какому-то prestupniku удалось протащить в зону durr, которую ему передала его kisa. Этакую подлянку сыграли – чтобы безвинных людей всех из-за одного наказывали! Поэтому я их уже около месяца не видел.