Скачать 58.68 Кбайт
Основы метафизики нравственности
С идеей же свободы неразрывно
связано понятие автономии, а с этим понятием - всеобщий принцип
нравственности, который в идее точно так же лежит в основе всех действий
разумных существ, как закон природы в основе всех явлений.
Теперь устранено наконец подозрение, какое мы возбудили выше, будто в нашем
заключении от свободы к автономии и от автономии к нравственному закону
содержится скрытый порочный круг, а именно не положили ли мы в основу идею
свободы только ради нравственного закона, дабы потом в свою очередь вывести
этот закон из свободы; стало быть, мы вовсе не могли привести для
нравственного закона какое-либо основание, а приняли его только как запрос
некоего принципа, который благомыслящие люди охотно допустят вместе с нами,
но который мы никогда не могли бы выставить как доказуемое положение. Все
эти подозрения устранены, так как теперь мы убедились, что если мы мыслим
себя свободными, то мы переносим себя в умопостигаемый мир в качестве его
членов и познаем автономию воли вместе с ее следствием - моральностью; если
же мы мыслим себя имеющими обязанности, то мы рассматриваем себя как
принадлежащих к чувственно воспринимаемому миру и, однако, также к миру
умопостигаемому.
Как возможен категорический императив?
Разумное существо причисляет себя в качестве мыслящего существа к
умопостигаемому миру, и только как принадлежащая к этому миру действующая
причина оно называет свою причинность волей. С другой стороны, оно сознает
себя, однако, и частью чувственно воспринимаемого мира, в котором его
поступки имеют место лишь как явления этой причинности; но возможность этих
поступков нельзя понять из этой причинности, которой мы не знаем; вместо
нее эти поступки должны быть постигнуты как определенные другими явлениями,
а именно желаниями и склонностями, как принадлежащие к чувственно
воспринимаемому миру. Таким образом, все поступки, которые я совершаю как
член умопостигаемого мира, были бы полностью сообразны с принципом
автономии чистой воли; те же поступки, которые я совершаю как часть
чувственно воспринимаемого мира, должны были бы быть взяты как всецело
сообразные с естественным законом желаний и склонностей, стало быть, с
гетерономией природы. (Первые основывались бы на высшем принципе
нравственности, вторые - на принципе счастья.) Но так как умопостигаемый
мир содержит основание чувственно воспринимаемого мира, стало быть, и
основание его законов, следовательно, непосредственно устанавливает законы
для моей воли (целиком принадлежащей к умопостигаемому миру) и, таким
образом, должен также мыслиться как законодательствующий, то я должен буду
признать себя мыслящим существом, хотя, с другой стороны, я как существо,
принадлежащее к чувственно воспринимаемому миру, должен буду признать себя
подчиненным тем не менее законам первого мира, т. е. законам разума,
содержащего в идее свободы закон свободы, и, следовательно, подчиненным
автономии воли; таким образом, я должен буду рассматривать для себя законы
умопостигаемого мира как императивы, а сообразные с этим принципом поступки
- как обязанности.
Итак, категорические императивы возможны благодаря тому, что идея свободы
делает меня членом умопостигаемого мира; поэтому, если б я был только таким
членом, все мои поступки всегда были бы (wiirden) сообразны с автономией
воли, но так как я в то же время рассматриваю себя как члена чувственно
воспринимаемого мира, то мои поступки должны быть (sollen) с ней сообразны.
Это категорическое долженствование Представляет априорное синтетическое
положение, потому что вдобавок к моей воле, на которую воздействуют
чувственные влечения, присовокупляется идея той же, но принадлежащей к
умопостигаемому миру чистой, самой по себе практической воли, которая
содержит высшее условие первой воли согласно с разумом; это примерно так,
как к созерцаниям чувственно воспринимаемого мира присовокупляются понятия
рассудка, сами по себе не означающие ничего, кроме формы закона, и
благодаря этому делают возможными априорные синтетические положения, на
которых основывается все познание природы.
Практическое применение обыденного человеческого разума подтверждает
правильность этой дедукции. Когда человеку, кем бы он ни был, пусть даже
самым отъявленным злодеем (если только он вообще привык к применению
разума), приводят примеры честности в намерениях, твердости в следовании
добрым максимам, сочувствия и всеобщего благоволения (и к тому же связанных
с отказом от многих выгод и удобств), то он не может не желать, чтобы [и
сам] он был настроен поступать таким же образом. Он только не может
привести себя в такое настроение из-за своих склонностей и желаний, причем,
однако, он в то же время хочет освободиться от таких для него самого
тягостных склонностей.
связано понятие автономии, а с этим понятием - всеобщий принцип
нравственности, который в идее точно так же лежит в основе всех действий
разумных существ, как закон природы в основе всех явлений.
Теперь устранено наконец подозрение, какое мы возбудили выше, будто в нашем
заключении от свободы к автономии и от автономии к нравственному закону
содержится скрытый порочный круг, а именно не положили ли мы в основу идею
свободы только ради нравственного закона, дабы потом в свою очередь вывести
этот закон из свободы; стало быть, мы вовсе не могли привести для
нравственного закона какое-либо основание, а приняли его только как запрос
некоего принципа, который благомыслящие люди охотно допустят вместе с нами,
но который мы никогда не могли бы выставить как доказуемое положение. Все
эти подозрения устранены, так как теперь мы убедились, что если мы мыслим
себя свободными, то мы переносим себя в умопостигаемый мир в качестве его
членов и познаем автономию воли вместе с ее следствием - моральностью; если
же мы мыслим себя имеющими обязанности, то мы рассматриваем себя как
принадлежащих к чувственно воспринимаемому миру и, однако, также к миру
умопостигаемому.
Как возможен категорический императив?
Разумное существо причисляет себя в качестве мыслящего существа к
умопостигаемому миру, и только как принадлежащая к этому миру действующая
причина оно называет свою причинность волей. С другой стороны, оно сознает
себя, однако, и частью чувственно воспринимаемого мира, в котором его
поступки имеют место лишь как явления этой причинности; но возможность этих
поступков нельзя понять из этой причинности, которой мы не знаем; вместо
нее эти поступки должны быть постигнуты как определенные другими явлениями,
а именно желаниями и склонностями, как принадлежащие к чувственно
воспринимаемому миру. Таким образом, все поступки, которые я совершаю как
член умопостигаемого мира, были бы полностью сообразны с принципом
автономии чистой воли; те же поступки, которые я совершаю как часть
чувственно воспринимаемого мира, должны были бы быть взяты как всецело
сообразные с естественным законом желаний и склонностей, стало быть, с
гетерономией природы. (Первые основывались бы на высшем принципе
нравственности, вторые - на принципе счастья.) Но так как умопостигаемый
мир содержит основание чувственно воспринимаемого мира, стало быть, и
основание его законов, следовательно, непосредственно устанавливает законы
для моей воли (целиком принадлежащей к умопостигаемому миру) и, таким
образом, должен также мыслиться как законодательствующий, то я должен буду
признать себя мыслящим существом, хотя, с другой стороны, я как существо,
принадлежащее к чувственно воспринимаемому миру, должен буду признать себя
подчиненным тем не менее законам первого мира, т. е. законам разума,
содержащего в идее свободы закон свободы, и, следовательно, подчиненным
автономии воли; таким образом, я должен буду рассматривать для себя законы
умопостигаемого мира как императивы, а сообразные с этим принципом поступки
- как обязанности.
Итак, категорические императивы возможны благодаря тому, что идея свободы
делает меня членом умопостигаемого мира; поэтому, если б я был только таким
членом, все мои поступки всегда были бы (wiirden) сообразны с автономией
воли, но так как я в то же время рассматриваю себя как члена чувственно
воспринимаемого мира, то мои поступки должны быть (sollen) с ней сообразны.
Это категорическое долженствование Представляет априорное синтетическое
положение, потому что вдобавок к моей воле, на которую воздействуют
чувственные влечения, присовокупляется идея той же, но принадлежащей к
умопостигаемому миру чистой, самой по себе практической воли, которая
содержит высшее условие первой воли согласно с разумом; это примерно так,
как к созерцаниям чувственно воспринимаемого мира присовокупляются понятия
рассудка, сами по себе не означающие ничего, кроме формы закона, и
благодаря этому делают возможными априорные синтетические положения, на
которых основывается все познание природы.
Практическое применение обыденного человеческого разума подтверждает
правильность этой дедукции. Когда человеку, кем бы он ни был, пусть даже
самым отъявленным злодеем (если только он вообще привык к применению
разума), приводят примеры честности в намерениях, твердости в следовании
добрым максимам, сочувствия и всеобщего благоволения (и к тому же связанных
с отказом от многих выгод и удобств), то он не может не желать, чтобы [и
сам] он был настроен поступать таким же образом. Он только не может
привести себя в такое настроение из-за своих склонностей и желаний, причем,
однако, он в то же время хочет освободиться от таких для него самого
тягостных склонностей.
|
|