Научные проблемы не так-то просто сформулировать, подвергнуть классификации и упорядочиванию. Разрешенная проблема перестает быть проблемой, она становится методом или техникой, а та, что еще не сформулирована – почти что и не существует. Получается так, что формулировать и классифицировать мы можем лишь методы и техники, порожденные разрешенными когда-то проблемами, таким классификациям мы присваиваем гордое звание "законов научной методологии". Канонизированные, загнанные в прокрустово ложе исторических традиций, эти "законы" не только не помогают исследователю, но и связывают его по рукам и ногам. Они становятся непреложными истинами для заурядного, нетворческого, конвенционального, робкого ученого; такому ученому проще подступаться к решению встающих перед ним проблем именно так, как предписано догмами.

Догматизм особенно опасен в психологии и в социальных науках, где "научность" обозначает использование методов и техник, заимствованных из естественных наук. Именно догматизм подталкивает многих психологов и социологов снова и снова пользоваться апробированными, чаще всего изжившими себя методиками, вместо того, чтобы направить свои усилия на разработку новых методов, более отвечающих насущным требованиям нынешнего этапа развития психологии, далеко ушедшей от проблем естественных наук. Традиции в науке – весьма сомнительное благо, догматизм и слепое следование традициям наносит науке несомненный вред.

Опасность догматизма в науке
Основная опасность догматизма в науке состоит в том, что он препятствует обновлению методологии научного познания. Законы научной методологии, однажды сформулированные, становятся беспрекословной догмой для законопослушного ученого. Применение оригинального метода, попытка нестандартного решения проблемы вызывает подозрение и, как правило, встречается в штыки, – так было с психоанализом, с гештальттерапией, с тестом Роршаха. Подозрительность и враждебность, по-видимому, неизбежны до тех пор, пока не будет создана стройная, целостная система логических и статистических процедур и техник, столь необходимая сегодня психологии и социологии.

Открытие, как правило, бывает результатом совместных усилий, сотрудничества множества людей. Лишь в коллективе ученый, не одаренный выдающимся талантом, может способствовать постижению истины. Если же сотрудничество невозможно, если оно не может устоять под натиском враждебности и подозрительности, наука останавливается в своем развитии, она вынуждена ждать появления какого-нибудь гиганта, гения, способного в одиночку поднять проблему. Однако гению не стоит рассчитывать на помощь своих догматичных коллег. Гениальность – удел избранных, она неизбежно вступает в противоречие с ровным, поступательным развитием ортодоксальной науки. Потому ученые-догматики, как полноправные хозяева науки, встречают в штыки любую мало-мальски новаторскую, еретическую идею, преследуют и загоняют в подполье настоящих ученых-творцов. Непризнанному гению остается лишь ждать той счастливой поры, когда его идеи будут все-таки восприняты широкой научной общественностью, когда он сможет выйти из подполья, чтобы установить в науке власть своих догм.

Другая, возможно еще более серьезная опасность догматизма, взращенного на чрезмерном внимании к средствам, состоит в том, что он все больше и больше ограничивает юрисдикцию науки. Догматизм не только тормозит развитие новых научных методов, он становится непреодолимым препятствием для ученого, стремящегося сформулировать новую проблему. Догматизм апеллирует к тому, что новую проблему, нестандартно поставленный вопрос нельзя исследовать с помощью апробированных методов и инструментов, мне часто приходилось слышать подобные заявления в отношении, например, ценностей, религии. Ученый, не нашедший в себе научного мужества противостоять этой бессмысленной логической парадигме, обречен на тщету и неуспех, именно этот надуманный концепт становится благодатной почвой для обвинений в "логической несообразности" и "ненаучности проблемы" – догматизм, по существу, отказывает человеку в праве задавать любые вопросы и искать ответы на них. Вся история развития науки показывает нам, что не имеет смысла браться за решение неразрешимой проблемы, в любом случае лучше говорить о проблемах, которые пока не нашли своего решения. Такая постановка вопроса, несомненно, побуждает нас к поиску, творчеству, изобретательности, тогда как подход, сформулированный в терминах нынешней ортодоксальной науки, вопросы типа: "Как применить этот метод (в том виде, в каком он известен ныне)?", напротив, заставляют нас признать собственную ограниченность, принуждают к добровольному отказу от познания важнейших человеческих проблем. Подобный взгляд на вещи может стать причиной самых невероятных и чрезвычайно опасных последствий. Я вспоминаю, как недавно на одном из научных конгрессов прозвучало скандальное предложение нескольких ученых-физиков о прекращении государственной поддержки психологических и социологических исследований. Они мотивировали свое предложение тем, что, по их мнению, эти науки недостаточно "научны".